никто не тушит, видимо, некому. Некоторые дома просто разнесло взрывами. У этих руин я впервые увидел жестокие приметы войны — тела убитых. К ним тоже пока никто не подходил. Жуткий контраст был между этим кажущимся покоем, сонной тишиной и следами только что закончившейся бомбежки.

Слышно, что недалеко идет бой. Пройдя местечко насквозь, и замаскировавшись у развилки дорог на противоположной окраине, мы начали вести наблюдение за окружающей местностью. В это время из городка пешим строем начала выходить какая-то воинская часть. Первое, что бросилось мне в глаза-все солдаты были в добротных кожаных сапогах. Из-за поднятой пыли, которая не опускаясь висела в воздухе, передвижение колонны определялось больше по звуку, чем визуально. Был явственно слышен топот множества ног, стук повозок, громыхание орудий, тарахтение редких грузовиков по шоссе.

То и дело слышатся команды: — Ш-ши-ре ш-ш-аг! Ро-та, бе-го-м!…

Тональный вызов рации и и как удар хлыста оповещение: — «Воздух!», отвлек от наблюдения за колонной. Это передал и предупредил «Овод». — С запада в ваш квадрат следует девять целей. Предположительно бомбардировщики. Через несколько минут они будут над городом. — голосом без капли эмоций произнес упитан Ледогоров.

А нам, даже невооруженным глазом уже видны точки в бирюзовом небе. Приближаясь, они неумолимо растут на глазах, и спустя некоторое время до нас доходит вязкий гул немецких моторов. Это фашистские бомбардировщики, они — ближе и ближе к нам. На крыльях, фюзеляжах — кресты, на хвостах — свастика. Передняя машина начинает делать заход вдоль шоссе, за ней тот же маневр повторяют остальные.

Я через бинокль, рассматриваю немецкие самолеты. Идут четким строем, как на параде. Вот они чуть довернули влево, стала видна идеальная фронтальная проекция самолета, и я кричу башенному стрелку Сулимову:— Упреждение ноль, дистанция тысяча! Огонь по готовности!

ПокаСулимов разворачивал башню и поднимал ствол, головной самолет успел сбросить бомбы на колонну наших войск. Наконец-то гремит длинная, патронов на десять, очередь из КПВТ. Мы видим: головной самолет начал дымить и терять равновесие. Потом за ним потянулась густая черная лента дыма. Машина перестала подчиняться летчику, ее потянуло вниз, в сторону от большака, и метрах в ста пятидесяти она врезалась в землю. Другие самолеты резко отвернули с боевого курса и стали сбрасывать бомбы куда попало.

—Гони, к самолету! — Кричу ячерез ТПУ водителю и толкаю его в плечо.

Проломившись через кустарник напрямик, мы оказались у сбитого самолета первыми. Выскочили из БТРа и видим: один из летчиков выбрался из обломков и ползет к кустам.

—Немец?! — удивленно восклицает наводчик.

—А кому ж и быть, как не ему, — бурчит один из моих солдат. Мы быстро обезоруживаем немецкого летчика, оттаскиваем подальше от жаркого огня, и скручиваем ему руки за спиной, хотя он и ранен в ногу.

—Нурмухамедов!— зову водителя — Иди, поговори с ним, ты умеешь.

Но беседа не состоялась: немец дико смотрит на нас и упорно молчит.

—Он язык проглотил, — насмешливо объявляет Махамбет.

Позади нас фыркает мотор, мы дружно оглянувшись, увидели, что к нам подъезжает легковая машина с открытым верхом, в которой на заднем сидении находятся два командира. Когда они вышли и стали рядом, то стало заметно, что один выше другого больше чем на целую голову. У того, который был выше, на обоих рукавах гимнастерки я заметил нашитые красные звезды с красной окантовкой. В голове почему-то всплыло — "комиссарские".

—Кто стрелял? Спросил высокий командир.

—Наводчик ефрейтор Сулимов,товарищ ...?

—Батальонный комиссар Гордон. Добро, ефрейтор!

—Служу Советскому Союзу!

—Вообще-то отвечаете не по уставу, но в целом идеологически верно! Товарищ ефрейтор! А что, за форма на вас?

ТолькоСулимов открыл рот для ответа, как тут подошла санитарная машина. Батальонный комиссар приказал забрать пленного и отвезти к командиру дивизии. Проследив за исполнением своего приказа, комиссар повернулся в нашу сторону. В этот момент, спрятавшийся от Гордона Сулимов, меня окликнул и произнес: — Товарищ лейтенант! «Овод» на связи!

Подойдя к БТРу, приказал рядовому Рябошапке: — Дай сюда второй шлемофон.

—Он не работает, товарищ лейтенант!

—Как не работает? А чего ты не заменил его в полку-то?

—Забыл.

—Ёперный театр! — Вдруг Сулимов напрягся и поднял указательный палец вверх.

—Что такое Сулимов? — спросил я его.

—Тише! Дивизион на связи, слышно плохо.

—Да тихо вы, и так плохо слышно, — пришлось и мне прикрикнуть на остальных.

Все замолкли, Сулимов некоторое время сидел и внимательно слушал, а затем, прижав двумя пальцами ларингофон к шее, сказал: — Я «Парус» понял вас! — и снова прижал наушники, продолжая слушать. Немного подождав, Сулимов опять ответил: — Да... да, «Овод» все понятно!

Сняв с головы шлемофон, Сулимов доложил: — Товарищ лейтенант! «Овод» предупреждает, что немцы ведут интенсивную авиаразведку в районе юго-западнее, западнее и северо-западнее Горохова. Еще «Овод» передал, что четко наблюдает как немецкие тактические авиаразведчики на небольших высотах — до километра, находясь, каждый в своем квадрате, постепенно перемещаются на восток, скорее всего, ведя разведку в полосе наступления своего соединения. На большой высоте ходят дальние разведчики типа того, который совершил вынужденную сегодня рано утром. «Гвоздика» приказывает: со всеми предосторожностями перемещаться в указанном нам направлении, и установить линию соприкосновения с немецкими частями. К нам направляется взвод «Шилок», в составе двух установок и комбатовская КШМка для корректировки огня дивизиона, в нашем направлении. По прибытии командира батареи, поступить в его распоряжение.

Выпалив все это буквально за полминуты, Сулимовсделал глубокий вздох. Я не давая батальонному комиссару, что называется открыть рот, сказал: — Товарищ батальонный комиссар! Только что, поступили важные данные. Противник находится в десяти-пятнадцати километрах от города. В течении пяти-шести минут, наши части находящиеся на марше будут подвергнуты массированной бомбежке. Прикажите дать команду «Воздух».

К сожалению, те подразделения, которые ушли вперед, все такипострадали от налета. Продвигаясь вперед уже вдоль дороги,мы видели, как на обочинах раненые громко кричали от нестерпимой боли, лежали убитые. По такой жаре страшно смотреть на тела убитых. В считанные секунды рой разжиревших мух окружает погибших бойцов и только что живой человек, который несколько минут назад шел рядом с кем-то, вдруг превращается в распухающий труп. Ужасное ощущение! Это была наша первая встреча с врагом, первое боевое крещение.

Что бы, не попасть под новый налет пришлось поспешно убираться с открытого места и переезжать на другое, по кроны несколькихдеревьев.По рации «Овод» опять предупреждает о подходе немецкой авиации.

—Черт возьми! Где наша авиация? Ну не всю же уничтожили на аэродромах? — мои нервы не