Шрифт:
Закладка:
– А ты его давно знаешь?
– Да так… Сколдовал ему разок с похмелья, теперь сам жалею. Да и он, наверно, тоже…
Видя, что учитель в добром расположении духа, Глеб представил ему дело в юмористических тонах, особенно подробно расписав историю с липовым детектором лжи.
Вопреки ожиданиям, колдун не засмеялся. Даже не улыбнулся.
– Чем же тебе это не детектор? – задумчиво изрёк он. – Детектор. Причём самый точный, на все случаи жизни… И ведь как просто, а? Лампочка, кнопочка… Дядя-то, видать, и впрямь не дурак…
Беседа была прервана сигналом мобильника.
– Говорите, – разрешил Портнягин. С нарочитым равнодушием выслушал чей-то длинный и, надо полагать, взволнованный монолог. – Четвёртый раз ковёр упал, – негромко сообщил он Ефрему. – Вместе со штукатуркой…
– Вот же настырная баба! – подивился тот.
– Хорошо, попробую уговорить, – сказал Глеб в трубку. – Очень просят, чтобы ты приехал, – пояснил он, снова обращаясь к учителю. – Сейчас машину пришлют…
* * *
Да, зрелище было не для слабонервных. Кто не знает, тот наверняка решил бы, что в квартире недавно имел место террористический акт. Тонкая известковая пыль в сочетании с запахом корвалола вызывала спазм в горле. Хозяйка рыдала на припудренном диване. Глава семьи, тоже изрядно припорошённый, стоял, словно бы отшатнувшись от всего сразу. Так, наверное, мог выглядеть аристократ, впервые схлопотавший по мордасам.
– Одним ударом всю штукатурку сорвать… – с уважением пробормотал Глеб. – Уметь надо.
– Чего там уметь-то? – ворчливо отозвался старый чародей. – Квантовый вакуум при спонтанных выбросах и не такое творит… Ага! – перебил он сам себя – и, осторожно ступая по хрустким обломкам, подобрался поближе к стене. – Тут ещё письмецо…
«Дура!!!!!!» – начертано было косметическим карандашом на обнажившемся белом кирпиче. С шестью восклицательными знаками.
– Ну это просто хамство! – расстроенно сказал глава семьи. – Ещё и Леточкин карандаш испортил…
– Та-ак… – протянул Ефрем. – Сначала, стало быть, ковёр сбрасывал, потом штукатурку… Слышь, Егорка! – повернулся он к хозяину квартиры. – Инструмент в доме есть?
– Есть, – с недоумением отозвался тот. – А-а…
– Тащи сюда зубило и молоток.
– Да, но зачем?
– Делай, что велено.
Оскорблённо пожимая плечиками, Егор Надточий удалился и вскоре вернулся с молотком и зубилом.
– Ну-ка, Глебушка, – попросил старый колдун. – Ты у нас тут самый здоровый. Выбей-ка этот кирпич к едрене фене!
Хозяйка, прервав истерику, поднялась с дивана. Тоже подошла посмотреть.
С недовольным видом Портнягин принял орудия труда и, стараясь по возможности уберечь обувь, ступил на погребённый под строительным мусором ковёр. К его удивлению, молоток почти не понадобился, украшенный обидной надписью кирпич вынулся сам, стоило поддеть его сбоку зубилом. Извлечённая из тайника пластиковая упаковка была туго набита зелёными банкнотами.
– Однако баксы… – глубокомысленно заметил Ефрем, передавая находку хозяйке.
Супружескую чету хватил столбняк.
– Ш-што это значит? – зашипев, как пробитый шланг, выдавил наконец Егор Надточий.
– То и значит. Сказал: добром вспомянёте – ну и вот…
При этих словах старого чародея хозяйка побледнела, попятилась – и, судорожно прижав тугую пластиковую упаковку к груди, осела на диван.
– Боже! – в страхе выдохнула она. – Он ведь это неспроста! Значит, опять какую-то гадость готовит…
* * *
Поплутав по осенённым алыми клёнами дворам, такси выбралось на латаные-перелатаные асфальты Божемойки.
– А дядя-то, оказывается, добряк, – заметил Глеб. – Сколько там было? Штук пятьдесят?
Колдун зыркнул искоса, помолчал.
– Скорей шутник, чем добряк… – покашливая, уточнил он. – Но умён, умён, ничего не скажешь… А ты, Глеб, всё это давай на ус мотай! Главное, запомни: когда от тебя каверзы ждут, начни делать добро – свихнутся ведь с перепугу…
Седьмой кол из плетня супостата
Богаты мы, едва из колыбели,
Ошибками отцов и поздним их умом…
Второй день подряд то накрапывало, то моросило. Физические капли бились о крышу, астральные пролетали здание насквозь чуть ли не до фундамента. Души мокли, настроение было соответственное.
– Это где ж тебе так физию русифицировали? – ворчливо полюбопытствовал старый колдун Ефрем Нехорошев, присматриваясь к переплюснутым чертам ученика. Правый глаз Глеба Портнягина был объят траурным фингалом. Левый и вовсе заволокло.
– На митинге, – мрачно ответствовал воспитанник.
– Ишь ты! – подивился колдун. – На митинге! Никак в политику потянуло?
Ведя отшельнически-запойный образ жизни, он насторожённо относился к любому общественному начинанию, справедливо подозревая в нём напущенную кем-то порчу.
– Да не в политику… – с досадой отозвался Глеб. – Друган у меня… бывший… Склад с ним брали…
– Та-ак… И что?
– Ну, иду проспектом, а там митинг. Потом смотрю – вроде оратор знакомый. Пригляделся – он. Хотел я ему рыло о динамик поправить…
– Другану-то?
– Таких друганов!.. – вскипел Глеб. – Думаешь, из-за кого нас тогда на складе ментовка повязала? Полтора года по его милости отмотал!.. – Насупился, приостыл. – Ну вот всем митингом меня и…
– Суров ты, однако… – Старый знахарь, кряхтя, поднялся с табурета, изучил повреждения. – Дай-ка заговорю…
Нахмурился, зашептал. Глеб прислушивался в надежде запомнить слова заговора, но больно уж тихо и быстро бормотал Ефрем. Однажды только проступило из общей невнятицы что-то вроде «у киски заболи, у собачки заболи…» – а дальше опять пошло неразборчиво.
Обработав последнюю травму, чародей аккуратно наложил на неё заклятие, после чего напутственно чиркнул Глеба кончиками пальцев по маковке. То ли подзатыльником ободрил, то ли астральную слякоть с души стряхнул.
– Слышь, Ефрем, – помолчав, спросил ученик. – А тебе по молодости лет с толпой махаться случалось?
Ответил колдун не сразу – присел на табурет, призадумался. Брюзгливо скомканное лицо разгладилось, подобрело. Юность Ефрема прошла на хуторке, расположенном аккурат меж двух недружественных колхозов. Корни вражды уползали в седую древность. Надо полагать, животноводы так и не смогли простить земледельцам убийства Авеля, поэтому драки молодежь обоих хозяйств по праздникам учиняла грандиозные.
– Да-а… – выдохнул наконец чародей, и воспоминание осветило его смягчившиеся черты. – Метелились почём зря! Теперь уже не то… Совсем не то… Поймали это мы, помню, одного с «Красного бугая». Там мальчонка-то – с хрéнову душу… – И дальше – пристанывая от уважения: – Как вертелся! Четверо за ноги, за руки держали! Куртка в руках осталась – сам ушёл! Друг по дружке попали, по нему – ни разу…
– И тебе, небось, доставалось? – как-то больно уж неспроста продолжал допытываться Глеб.
– А то! Таких однажды плюх с двух сторон наловил – уши поплыли! И ещё, прикинь, назавтра встретить обещались…
– Ну! А ты?
– А я – что я? Сколдовать решил. Пришибут ведь, думаю…
– Оберег, что ли, сделал? – с сомнением спросил Глеб.
– Скажешь тоже! – Чародей усмехнулся. – Мне ведь не просто уцелеть – мне ещё плюхи им вернуть хотелось! Я ж говорю: молодой был.
