— Савельич, тайфун идет, не иначе! От него не укроешься. От нас многое зависит сейчас. Одна непродуманная команда или несвоевременное решение — и некому даже секунды считать будет. На руле молодой. Советую Цыкова Петра. Выход на палубу запретить всем.

— Согласен, — ответил Марушев и включил боевую трансляцию: — Цыкова на руль! По палубе не ходить! Всем находиться на своих местах!

— Старшина 2-й статьи Цыков заступил на вахту. На румбе сто двадцать градусов, корабль слушает руль хорошо, — сразу же услышали офицеры доклад, и оба удивились: Цыков, оказывается, сразу же, как прозвучал аврал, встал к рулю, чтобы подстраховать молодого рулевого. Командиру же не доложил.

— Ты почему!.. — начал было отчитывать Цыкова Марушев, но Найденов, плотно закрыв ладонью переговорную трубу, сказал спокойно:

— Не горячись. Сам виноват. Командовать кораблем нужно. Помнишь, как Абориген учил? — пригнулся к трубе: — За инициативу, Петр, спасибо. Но докладывать командиру нужно.

Марушев молчал. Насупился. На скулах — желваки. Усы-шнурочки ощетинились. Ничего не стал говорить больше и Найденов. Смотрел на белые гребни бегущих навстречу волн, на узкую горловину впереди, в которой взбешенные волны метались между кекурами, и думая: «Проскочим горловину — считай, спасены». Оглянулся на берег. Не слишком далеко отошли. Все хорошо видно. И яростную битву воды и гранита, и раздольный накат волн на Горячий пляж, и домик, уже с оторванным крыльцом и выбитыми рамами. Теперь он казался беспомощным слепцом, прижавшимся к сопке в надежде получить у нее защиту, а волны хлестали и хлестали его старенькие стены. Те самые волны, которые злобно перекатывались через корабль и не хотели выпускать его из своих объятий.

Усиливался и ветер. Горловина между клешнями-сопками напоминала аэродинамическую трубу. Ветер дул с такой силой, что корабль едва-едва полз вперед, хотя двигатели работали на полную нагрузку. В хорошую погоду всего здесь двадцать минут ходу, а они шли уже второй час.

— Добавить бы оборотов. Дотемна кекуры нужно пройти, — заговорил Марушев, словно спрашивая совет у замполита.

— Не стоит, Савельич. Двигатели беречь нужно. И так они на пределе.

И снова замолчали. Смотрели на пенившуюся горловину. Прямо над ней на прозрачном небе появилась небольшая лохматая тучка и начала быстро расползаться во все стороны. Через несколько минут небо почернело и хлынул тропический ливень. Потоки хлестких струй обрушились на корабль.

— Иди в каюту, — приказал Найденову Марушев.

— Нет!

— Вниз к рулевому тогда.

— Нет! Пока не выйдем в море, я не уйду с мостика.

Дождь ручьями скатывался со штормовок, затекал в голенища сапог, бил в лицо, а скоро промокли и штормовки, стали холодными и тяжелыми. Заливало и экран локатора, а теперь без него нельзя было обойтись: приближались к горловине. Приходилось беспрерывно протирать экран. И когда он был чистым, тогда, буквально на мгновение, ярко светились берега, скалы и неглубокие подводные рифы, но дождь вновь и вновь заливал экран. Марушев и Найденов поочередно протирали его, перепроверяя друг друга. Вели корабль на ощупь. Цыков выполнял команды быстро и четко.

Минут через двадцать вошли в горловину. Корабль начало кидать еще сильней. Теперь волны били по носу, по бокам, по корме. Чтобы устоять на мостике, офицерам приходилось крепко держаться за поручни. От локатора не отходили. Корабль медленно, но уверенно маневрировал между кекурами.

— Штуртрос не лопнул бы, — проговорил негромко Марушев, но Найденов услышал эти слова и удивился. Найденову казалось, что командир уже поборол в себе растерянность, вызванную столь необычной обстановкой и возникшей в связи с этим ответственностью, обрел уверенность. Во всяком случае, вел себя на мостике более спокойно. Найденов даже думал, что зря не послушал Марушева и не ушел с мостика. И в самом деле, после такого холодного душа температура наверняка поднимется, начнется кашель, а это ему уже страшно надоело. Стоило бы побывать и у пассажиров. Какие мысли сейчас у перепуганной Вали, у майора и его жены? Сидят в носовом кубрике, где удары волн особенно слышны, и не знают, что же происходит вокруг. Разные, видно, предположения и догадки лезут в голову. А может, свалили их страх и морская болезнь на матросские койки? В машинный отсек можно было бы еще раз спуститься. Марушев справился бы здесь и сам. Такие мысли возникали у Найденова, но теперь он понял, что, оставшись на мостике, поступил верно. Непроизвольно высказал Марушев вслух то, что тревожило его, видимо, давно и неотвязно. Но почему та трагедия вспомнилась ему?

А ведь тогда его действия восхищали всех. Отплавались бы тогда Найденов, Цыков и другие пограничники, если бы не Марушев…

В тот день Абориген, получив штормовое предупреждение, как всегда, не ушел в укрытие, а остался в проливе. Ветер вскоре усилился, море зарябило барашками, тучи опустились низко и потемнели, и, казалось, они едва держались на небе, готовые вот-вот рухнуть вниз, в пенное море, раздавить корабль. На вахте стоял Марушев, тогда еще старший лейтенант. Капитан-лейтенант Горчаков и старший лейтенант Найденов сидели в своей каюте. Горчаков читал книгу, но видно было, что не воспринимал он того, что читал. Прислушивался к ударам волн о корму. Потом отложил книгу и прошелся по каюте. Остановился возле Найденова.

— Что, Володя, снова очерк пишешь?

— Да, Дмитрий Тихонович. О том, как шхуну-шпионку задержали.

— Погонялись за ней, это верно. Давно я ее заприметил, и вот — взяли все же. — И вдруг сменил тему разговора: — Уходить бы, комиссар, нужно. Чует мое сердце, хороший штормяга будет. Но подождем малость. Я на мостик к Савельичу пойду.

Ушел, а минут через двадцать по трансляции была объявлена боевая тревога: в проливе появилась неопознанная цель. Небольшая шхуна без опознавательных знаков. Шла она прямо на пограничный корабль. Думали, наверное, на шхуне, что пограничники ушли, побоявшись шторма. Увидев сторожевик, начали поспешно разворачиваться, но Горчаков перевел ручку телеграфа на «Самый полный», корабль, распарывая волны острым носом, понесся наперехват и вскоре перегородил шхуне путь отхода. Она была вынуждена остановиться. Капитан-лейтенант Горчаков подвел свой корабль почти вплотную, насколько позволял шторм, и моряки осмотровой группы на ходу перепрыгнули на шхуну.

Она оказалась грязной. Противно пахло тухлой рыбой, прокисшими водорослями и прелыми сетями. Команда была одета убого. Мотор — маломощный, старенький. Все на этой шхуне вызывало жалость. Но быть может, именно эта убогость и насторожила Найденова. Еще и то, что сети, чиненые-перечиненные, лежали на палубе словно напоказ. И крабы были не убраны. Совсем немного крабов. Их вполне успели