После пятисекундного затишья послышался вздох, и наконец Сансаныч выдал мне карт-бланш:

– Действуй! – Потом, чуть поколебавшись, добавил: – С главной персоной все в порядке.

– Вот это хорошее известие, – кивнул я.

– Ладно, расскажи ему все, как есть, про эту мутную историю. У него наверняка будут свои резоны, поскольку по поводу этой политпары он в курсе. Только на твой страх и риск – и тут же на дно. Как договаривались. Будь осторожен, Влад. Звони, когда можешь. – Чуть помолчав, он добавил: – Что касается дисциплины…

– Шеф?

– Все будет зависеть от того, кто из нас окажется более чем прав, Влад. – Сансаныч аккуратно откашлялся. – Я имею в виду здравый смысл.

– Понятно, шеф.

Я прошел дальше по улице и, отыскав другой телефон, позвонил на загородную дачу Маркусу. Набирая номер, я почему-то думал, что трубку возьмет не Анастасия, а хозяин. Так и получилось. Маркус отозвался знакомым низким голосом.

– Позовите, пожалуйста, герра Вальдека.

– Вы ошиблись, здесь проживает Вольф.

– Извините, но я вчера звонил в 17.00 и разговаривал с ним, – упорствовал я согласно легенде.

– Извините, но меня вчера в 17.00 не было дома.

– Тогда простите, значит, я ошибся.

Итак, рандеву должно состояться завтра в 17.00, а место встречи – ресторан отеля «Адлон Кемпински»[34], что расположен на Парижской площади[35] недалеко от знаменитой улицы Унтер-ден-Линден.

На другой день за пару часов до встречи я проехал до вокзала ZOO, а оттуда на автобусе № 100 дал круг по исторической части Берлина и, спустившись в метро, добрался до Бранденбургских ворот и пошел пешком. Но уже как Вольфганг Риттер, в тонированных очках и с взлохмаченной прической.

Вот и ресторан «Адлон Кемпински».

Выбрав столик в углу, я развернул газету и стал ждать.

Наконец появился Маркус, кивнул мне и сел напротив.

Решили отобедать, чтобы было время поговорить.

– Что будем пить, шнапс или мартини? – поинтересовался я.

– Пожалуй, только пиво и соленых орешков, – сказал Маркус.

Пока официант занимался сервировкой стола, мы напряженно молчали.

– Что-нибудь неприятное? – спросил Вольф, не поднимая головы.

– Более чем. Наши друзья из Бонна совсем плохи. Родня еще не оповещена, но это может случиться со дня на день. Дата, как сами понимаете, никому неизвестна. С врачами ничего не понятно, полная неизвестность. В случае вскрытия будут кивать на того, кто ближе всех, так что имейте это в виду.

– Я ожидал, что нечто подобное произойдет, – сказал Маркус задумчиво. – Они должны были выступить с разоблачительным заявлением в СМИ о том, что со складов ЗГВ пропали особо охраняемые изделия – мини-бомбы из плутония. В количестве пяти штук.

– А-а, – вспомнил я. – Ядерные ранцы.

– Вот именно. Но самое неприятное в том, что эти изделия попали в руки радикальных групп. Данные эти предварительные, оперативно поступившие из спецслужб. Возможно, на каком-то этапе произошла утечка информации – они где-то проговорились раньше времени об этих проклятых «игрушках», а их просто выключили из игры… БФФ здесь ни причём – всю грязную работу выполнили экстремисты: записные или реальные.

– Теперь понятно, почему убрали нашего агента, который контактировал с ними.

– Наверняка в БФФ знали об этом, но смотрели на все сквозь пальцы.

– Значит, неонаци? – уверенно проговорил я.

Маркус пожал плечами. Он был внешне спокоен и, как всегда, элегантен.

«Стальные нервы», – подумал я. А что остается делать? Доказывать аксиому о том, что один в поле воин… Причем Маркус сам на пороге неизвестности: грядет политически-фарсовый процесс, на котором его планируют сделать «гвоздем сезона», и еще неизвестно, чем все это для него закончится. Что ни говори, Маркус Вольф – человек-легенда.

– Мне не привыкать, – сказал Маркус. – Что может быть хуже предательства своих, друзей или союзников? Например, руководство Кремля просто отказалось вмешиваться в судебное преследование меня в Германии. Почему рядом со мной американцы? Тот же Джонни? Потому что они уважают своих бывших противников по блоку. Но он-то играет в открытую, без забрала… Разумеется, я не собираюсь кого-то сдавать, вручая списки агентуры «Штази» в обмен за вид на жительство в США и пресловутые материальные блага. У меня принципы, которыми я не поступлюсь. Даже в обмен на некую призрачную свободу. Корни мои в Германии и в России тоже… Но я хочу умереть на родине… Джонни я доверяю. Он, кстати, занимался разведывательной деятельностью, хотя сейчас его бизнес связан с продажей оружия. Мы в своем роде – агенты в отставке. И потому он может понять мои трудности, я – его…

Я прекрасно осознавал: тут сработал феномен, замеченный и описанный еще Вальтером Шелленбергом в его книге «Лабиринт».

Вскоре после моего знакомства с Джонни, у наших ворот появились высокопоставленный представитель директора ЦРУ и его коллеги, которые после многочасовой беседы предложили мне американский вариант, как избежать ареста, угроза которого нависала надо мной в объединённой Германии. Посещения с подобными предложениями повторялись вплоть до нынешней осени, хотя меня ожидало исполнение уже выписанного ордера на мой арест.

В эти беспокойные недели, когда я и жена предпочитали жить в лесном уголке под Берлином, чтобы легче переждать публичный «спектакль» с моим арестом, Джонни не покидал нас. До последнего дня не прекращались наши с ним встречи. На мои вопросы он отвечал, что я могу верить предложениям, сделанным от имени директора ЦРУ, однако решение я должен принимать по своему усмотрению. Свобода стоит многого. Позднее он отдал должное моему решению остаться на родине при полной неясности ситуации, а не искать обеспечения личной свободы в США, следуя своим представлениям о ценностях.

Независимо от степени участия в этой операции американских спецслужб или, скажем так, посвященности Джонни в данный проект его поведение не привело к разрыву нашей дружбы.

– Итак, значит, «феномен Шелленберга»? – тактично спросил я…

Справка.

Вальтер Шелленберг, руководитель гитлеровской службы контрразведки, издал книгу «Лабиринт». По словам В. Шелленберга, он сделал одно интересное открытие. Когда шеф контрразведки вел допрос «стойкого до конца» польского шпиона, которого вдобавок подвергали пыткам, он обратил внимание на то, что как только поляк узнал, что они «люди одной профессии», он стал совершенно открыто рассказывать Шелленбергу о методах разведывательной деятельности в Польше. Этот феномен показался самому Шелленбергу более чем странным, поскольку польский шпион знал, что ему уготована смертная казнь.

– …Скорее да, чем нет, – согласился Маркус и стал рассказывать дальше: – То обстоятельство, что Джонни был связан с разведкой, а для него я был в своем роде «агент в отставке», – все это срабатывало, по-видимому, как катализатор в наших взаимоотношениях. Взаимная