Набираю номер. Алена рада моему звонку и взволнована:

– Никита! У нас референдум. Народ, как на иголках. Хотели, мечтали, а как дождались, боязно.

– Почему?

– Укры озверели. Запугивают по телефонам, страх нагоняют, да и в городе неспокойно. Теперь для нас точно назад пути нет. Не пощадят.

– А раньше?

– Раньше ни то ни сё, но народ приспособился. У многих три паспорта: украинский, ЛНРовский и российский. В карманах и рубли, и гривны. Даже в таком положении искали выгоду. А теперь…

– Теперь голосуйте за Россию! И всё наладится.

– Легко советовать оттуда, где не стреляют.

– Я еду в Луганск.

Недолгая тишина в трубке, и вместо голоса испуганной гражданки я слышу заинтересованную женщину:

– В Луганск. К кому?

– По делу. Приютишь?

– Ты мой телефон с гостиницей перепутал?

– Ладно, к Руслану Краско обращусь. Он вернулся на завод?

– Нет. Руководит из Ростова, контролирует финансы. Так даже лучше, мы сами знаем, что и как делать.

– Жаль.

– Тебя на мальчиков потянуло, – ехидничает Алена. – Одна красивая девочка хочет с тобой встретиться.

Я в легком недоумении:

– Какая?

– А у Контуженого есть варианты?

– Ну, ты мне отказала.

– Когда?

– С гостиницей.

– Я разве сказала «нет»?

– Вроде бы.

– Ты точно Контуженый! Не умеешь женщин слушать. Приезжай, конечно! Так понятно?

– Вроде бы, – повторяю я с другой интонацией и чувствую, как Алена улыбается.

В Луганске по пути к автовокзалу пассажиры просят водителя высадить их на удобной остановке. Я наблюдаю в окно, ищу перемены.

Исправно работают светофоры, водители притормаживают пред свежеокрашенными «зебрами» пешеходных переходов, российских флагов на столбах стало больше, а вот и автобус с надписью «Референдум». Раньше такого точно не было. Это передвижной пункт для голосования.

И вдруг, замечаю знакомого. Автобус тормозит. Я подхватываю рюкзак и выскакиваю.

– Михалыч! – радостно машу рукой.

Около большого автобуса «Референдум» курит водитель волонтеров Михалыч.

– Контуженый! – по-дружески откликается он.

– А где Лиза? – интересуюсь я.

– Она в избиркоме помогает, а я здесь водителем. – Михалыч с гордостью показывает на принаряженный автобус. – Объезжаем дворы. Жители голосуют. Так безопаснее, чтобы люди не скапливались в одном месте.

– Натовскими ракетами могут достать, – соглашаюсь я.

– Или диверсантов подослать. Мы же один народ, хрен отличишь.

Автобус для голосования стоит около многоэтажек. В переднюю дверь автобуса жители заходят, из задней выходят. Внутри шторками отгорожена кабинка для голосования, за ней бокс для бюллетеней.

– Сейчас главное здесь! – убежденно заявляет Михалыч. – Вот станем Россией и заживем.

– Вы и так живете. В чем разница?

– Ты на карту смотрел?

На борту автобуса огромный стикер с картой России. На ней есть Крым, пока, как отдельная территория. Но кто-то фломастером уже подрисовал регионы, где проходит референдум. Получилось единое целое.

Михалыч народное творчество одобряет:

– Мы маленькие, а Россия о-го-го! Россия была, есть и будет. И мы с ней, да?

Я не силен в политике и не умею заглядывать в будущее. Как по мне, в лихое время главное не голосование, а воля: воля народа и воля власти.

– Своих не бросаем, – обещаю я.

– А как на фронте победим, столько работы будет, ладошки запотеют, – мечтает Михалыч. – Ты погляди, как народ идет.

Я с любопытством наблюдаю за лицами проголосовавших. Кто-то открыто радуется, не расходится, толчется рядом с автобусом и живо обсуждает новости. Кто-то напряжен, сосредоточен и спешит уйти. Как эта полная женщина в розовой куртке с поднятым воротником. Проголосовала, груз с плеч, и стала выглядеть стройнее.

Странно. Отчего мне так показалось? Нос в воротник, плечи опущены – никакой стройности. У нее был рюкзак на плече. Точно! Зашла с болотным рюкзаком, вышла без него. Разволновалась, растяпа!

Я желаю помочь женщине и останавливаю ее:

– Извините, вы рюкзак в автобусе забыли.

– Нет. Не было рюкзака. – Женщина мотает головой и пытается уйти.

– У вас был рюкзак, – настаиваю я.

– Обознались. Рюкзак не мой.

Меня напрягает ее упорство:

– Вы определитесь: «не мой» или «не было»?

Женщина озирается по сторонам. Ее бегающе зрачки фиксируются на темной вазовской «девятке». Машина стоит в отдалении, но женщина смотрит именно туда.

– Думаете, в машине забыли? – Я пытаюсь объяснить ее растерянность.

– Да, – соглашается она.

Мне становится дурно. Я настаиваю:

– Вы зашли в автобус с рюкзаком. Вернитесь, посмотрите.

После этих слов женщина шарахается от автобуса:

– Нет. То не мой рюкзак. Ихний.

Я вцепляюсь в нее. Она приехала на машине. Почему? Здесь голосуют местные. Я спрашиваю громко, чтобы услышали жильцы:

– Вы из какого дома?

Местные оборачиваются, на лицах недоумение, никто не вступается за женщину в розовой курточке. Я помню, как ее плечо оттягивал рюкзак. Избавившись от тяжелой ноши, она показалась мне стройнее. Женщина смотрит то на автобус, то на «девятку». Водитель «девятки» опускает стекло.

Женщина истерит:

– Видчепися! Немае у мене ниякого баула!

В моей голове боль, из носа кровь – вывод однозначен.

– Ты врешь! Михалыч, она подкинула в автобус рюкзак.

Михалыч соображает быстро. Он заскакивает в автобус и вскоре слышен его крик:

– Всем выйти! Заберите ящик!

Толпа шарахается. Из автобуса высыпают люди. Последней спускается хрупкая девушка. Она прижимает к груди прозрачный куб с бюллетенями, запертый на замочек. Спотыкается, падает, но не выпускает ящик.

В двери автобуса показывается Михалыч с рюкзаком болотного цвета. Упавшая девушка перегораживает ему путь. Бледное лицо Михалыча перекошено от тревоги. Выбросить опасную ношу не решается, люди не успели разбежаться. Михалыч спешит к другому выходу.

– Оставь и выходи! – воплю я.

И в этот момент гремит взрыв. В том месте, где был Михалыч, огненная вспышка. Автобус вздрагивает и изрыгает во все стороны стеклянный град и железные осколки.

Я оглушен и ослеплен. Нахожу себя стоящим на четвереньках. Рядом визжит упавшая женщина в розовой куртке. Подкатывает «девятка». Я замечаю открытое окно и ствол пистолета. Обученное тело вжимается в землю. Хлопки выстрелов, рев удаляющегося мотора.

Я снова на четвереньках. Пули предназначались не мне. На розовой куртке черные дыры с кровавым ореолом. И предсмертный хрип той, что врала мне в глаза:

– Доча моя в Запорожье… Заставили…

На этот раз она не врет. Я расстегиваю ей курку, осматриваю раны, зажимаю самую кровоточащую.

– Потерпи. Сейчас помогут.

Я ищу глазами помощь. Рядом сидит та самая упавшая девушка, по виду вчерашняя школьница, и отряхивает пыль с прозрачного бокса. Она заторможена, но цела – это легкая контузия. В пробитом ящике для голосования горячий осколок оставил подпалину на стопке бюллетеней. Кажется, это волнует сейчас девушку больше всего.

Тело женщины под моей рукой содрогается. Ее взгляд туманится и уплывает