покупать путешествия в дальние места, представления про большие подвиги, мысли про великие материи,— Он еще раз наполнил стопки по кругу и осведомился: — Все уразуметь, все трое? А теперь,— добавил он, когда они кивнули,— теперь давай пойти...

Харт медленно встал.

— Кемп, не ходите! — воскликнула Анджела.

— Ты закрыть рот,— распорядился Зеленая Рубаха.

Харт переступил порог и оказался на улице. Остальные кафиане мгновенно высыпали из темных закоулков и окружили его со всех сторон.

— Давай нажимать! — радостно поторапливал Зеленая Рубаха,— Наши сородичи даже не догадываться, что их ждать!..

На полпути к реке Харт внезапно замер посреди улицы.

— Нет, не могу.

— Что есть не могу? — спросил кафианин, подталкивая его сзади.

— Я позволил вам думать,— сказал Харт,— что я тот самый, кто вам нужен. Позволил, потому что хотел увидеть вашу планету. Но это нечестно. Я не тот, кто вам нужен.

— Ты писать бах-бах или нет? Ты выдумывать погони и выстрелы?

— Конечно да. Но мои погони — не самого высшего сорта. Не такие, от которых никак не оторваться. Есть человек, у которого это выходит лучше.

— Такого нам и надо,— ответил Зеленая Рубаха,— Ты сказать нам, где его найти?

— Это просто. Он сидел с нами за одним столом. Тот, кто был так счастлив, когда вы заказали виски.

— Ты иметь в виду человека по имени Хансен?

— Его, именно его.

— Он тоже писать бах-бах, тра-та-та?

— Много лучше, чем я. Он по этой части гений.

Зеленая Рубаха преисполнился благодарности. В знак чрезвычайного расположения он притянул Харта к себе.

— Ты честный. Ты хороший. Ты такой молодец сказать нам.

В доме через улицу с шумом отворилось окно, и из окна высунулся мужчина.

— Если вы немедленно не разойдетесь по домам,— завопил он,— я позову полицию!

— Значит, мы нарушать мир,— вздохнул Зеленая Рубаха.— Что за странные быть у вас законы! — Окно с шумом затворилось. Кафианин дружелюбно возложил руку Харту на плечо и торжественно произнес: — Мы обожатели погонь и выстрелов. Мы любить высший сорт. Мы объявлять тебе спасибо. Мы отыскать человека по имени Хансен.

И, повернувшись, понесся обратно, а за ним вся его команда.

Харт стоял на углу и смотрел им вслед. Сделал глубокий вдох, затем медленный выдох. «В сущности, добиться своего оказалось совсем нетрудно,— подумал он,— стоило лишь найти правильный подход. И любопытнее всего, что подход-то подсказал мне не кто иной, как Джаспер. Как это он утверждал недавно? Правду почитают за универсальную постоянную. Мы — единственные лжецы на всю Вселенную...»

Джасперу его откровения вышли боком. По правде говоря, Харт сыграл с ним довольно злую шутку. Но ведь он и сам хотел уехать в отпуск, не так ли? Вот ему и вышла увеселительная прогулочка, какие, право же, предлагаются не каждый день. Он отказал собрату в разрешении воспользоваться машиной, он расхохотался оскорбительно, когда упомянул про выстрелы и погони. Если уж кто и напросился на такую шутку, то именно Джаспер Хансен.

А превыше любых оскорблений то, что он постоянно держал свою дверь на замке и тем самым выказывал высокомерное недоверие по отношению к коллегам-писателям.

Харт повернулся в свой черед и скорым шагом пошел в сторону, противоположную той, где скрылись кафиане. Со временем он, конечно, явится домой — но не теперь. Домой ему не к спеху — пусть сначала шум, поднятый пришельцами, хоть немного уляжется.

Наступил рассвет, когда Харт поднялся по лестнице на седьмой этаж и прошел коридором к двери Джаспера Хансена. Дверь, как водится, была заперта. Но Харт достал из кармана тонкую стальную пружинку, подобранную на свалке, и принялся осторожно ею орудовать. Не прошло и десяти секунд, как замок щелкнул и дверь распахнулась.

Сочинитель притаился в углу, блестящий и ухоженный. Полностью перепаянный, как подтвердил сам Джаспер. Если кто-нибудь другой попробует работать на этой машине, то либо ее сожжет, либо себя угробит. Но это, конечно, пустые разговоры, ширма для маскировки тупого, свинского эгоизма.

«Недели две, не меньше»,— сказал себе Харт. Если подойти к делу с умом, то машина будет в его распоряжении по крайней мере недели две. Трудностей не предвидится. Все, что потребуется от него,— соврать, что Джаспер разрешил ему пользоваться машиной в любое время. И если он успел составить себе правильное представление о кафианах, то сам Джаспер вернется не скоро.

Однако так или иначе двух недель хватит за глаза. За две недели, работая день и ночь, он сумеет выдать достаточно страниц, чтобы купить себе новую машину.

Он не спеша пересек комнату и пододвинул стул, стоящий перед сочинителем. Сел поудобнее, протянул руку и погладил инструмент по панели. Машина была хоть куда. Она выпекала кучу материала, добротного материала. Джаспер не знал отбоя от покупателей.

— Милый старик сочинитель,— произнес вслух Харт.

Он опустил палец на центральный выключатель и перекинул язычок. Ничего не случилось. Удивленный, он выключил машину, потом включил снова. Опять ничего. Тогда он торопливо вскочил на ноги — проверить, подключена ли машина к сети. Она не была подключена, ее нельзя было подключить к сети! От изумления Харт на мгновение словно прирос к полу.

«Машина полностью перепаяна»,— утверждал Джаспер. Перепаяна так искусно, что обходится совсем без тока?

Но это же невозможно. Это попросту немыслимо! Непослушными пальцами он приподнял боковую панель и уставился внутрь машины.

Внутри царил совершенный хаос. Половина ламп отсутствовала вчистую, половина перегорела. Схема во многих местах распаялась и висела клочьями. Весь блок реле был густо присыпан пылью. Хваленая машина на деле представляла собой груду металлолома.

Харт поставил панель на место, ощущая внезапную дрожь в пальцах, попятился назад и натолкнулся на стол. Судорожно ухватился за край стола и сжал доску что было сил, пытаясь утихомирить дрожащие руки, унять бешеный гул в висках.

Машина Джаспера вовсе не была перепаяна. На ней вообще нельзя было работать. Неудивительно, что он держал дверь на замке. Он жил в смертельном страхе, что кто-нибудь вызнает его жуткую тайну: Джаспер Хансен писал от руки!

И теперь, несмотря на злую шутку, сыгранную с достойным человеком, положение самого Харта оказывалось ничуть не веселее, чем прежде. Перед ним стояли те же старые проблемы, и не было никакой надежды их разрешить. В его распоряжении оставался тот же разбитый сочинитель — и ничего больше. Пожалуй, для него и впрямь было бы лучше улететь на звезду Каф.

Он подошел к двери, повременил минутку и обернулся. Со стола едва заметно выглядывала пишущая машинка, заботливо погребенная под