своей речи, Василий Павлович. А начал я победным тоном потому, что, откровенно говоря, мне и не хотелось скрывать своей радости. Это факт, что сегодняшний день для нас праздник. Но, если уж вы задали конкретный вопрос, я отвечу. Вот здесь у меня на отдельном листке записаны просьбы к горкому. Не хочу ловить вас на слове, товарищ Астахов, но раз вы заговорили об этом, значит, я полагаю, горком уже успел подумать, как нам помочь. Легче будет сговориться. Во-первых, нам нужно жилье для приезжающих и для своих коренных специалистов. Восемь, а может, и десять квартир.

— Правильно! — раздался голос инженера из конструкторского бюро Миронова. — Пора решить этот вопрос.

— Рассмотрим совместно с исполкомом, постараемся решить положительно, — пообещал Астахов. — Что еще надо сделать?

— Пора наконец улучшить работу городского транспорта, — продолжал Косачев. — Надо сделать так, чтобы с утра к заводу подавали добавочных десять — двенадцать автобусов. Наступили холода, из-за перегрузки транспорта многие рабочие тратят на поездку от дома к заводу и обратно по два, а то и по три часа лишних. Надо сделать так, чтобы люди поменьше времени тратили на переезды и побольше отдыхали. Тогда и производительность труда увеличится.

— Верно говоришь! — крикнул с места мастер Саврасов. — Приезжаешь усталый как черт. Какая после этого работа? Говорим, говорим на каждой сессии горисполкома, а воз и ныне там.

— С автобусами трудновато, товарищи, — пытался пояснить Астахов. — Придется просить из областных резервов. Десяток автобусов получим. Какие еще просьбы?

— Трамвай, — сказал Косачев. — Пятый маршрут из-за ремонта моста уже более года ходит по Заречному проспекту. Путь от поселка до завода для наших рабочих с тех пор увеличился на целых сорок минут. В горкоме это знают?

— Ускорить ремонт моста? — угадал Астахов.

— Именно. Там же остались пустяки, а для нас очень важно.

— У города нет денег, будут с нового квартала, дадим.

— Сколько ждать?

— Две-три недели осталось.

— Ладно, — сказал Косачев. — Две-три недели это безобразие потерпим. И еще один вопрос: надо открыть в городе, близко к домам наших рабочих, дополнительную столовую. Это большое подспорье для молодежи, особенно для холостяков. Пусть поменьше тратят времени и сил на приготовление еды, больше отдыхают.

— Верно, — подтвердил Квасков. — Молодежь давно требует.

— Открыть дополнительно молочную и булочную, чтобы рабочие не стояли в очередях! — крикнула с места аппаратчица Зоя Крахмальная.

— Пожалуй, вы правы. Дадим задание пищеторгу. А у парткома есть просьбы? — обратился Астахов к Уломову.

Уломов прикрыл блокнот, в который он постоянно что-нибудь записывал, встал с места.

— У нас вот какие просьбы: пришлите хорошего лектора по текущей политике, — сказал он громко. — Каждый рабочий должен понять, как он сегодня конкретно сумеет помочь государству стать богаче и сильнее. Кроме передовой техники имеет значение и морально-политический фактор.

— Конечно, такую работу следует вести, тут парткому и карты в руки. Будем помогать вам, товарищ Уломов.

Уломов сел на место, опять развернул свой блокнот и стал торопливо писать, встряхивая авторучку, в которой кончались чернила.

Астахов уже повернулся в другую сторону, спросил Косачева:

— Вы успели ознакомить с заводом товарища Пронина?

— В общих чертах, разумеется, — сказал Косачев. — Обошли территорию, показали самое главное и, конечно, подробно осмотрели трубопрокатный цех.

— Я тут не новичок, — сказал Пронин, — мне легко заметить размах работ и суть перемен. Многое видно и с первого взгляда, но, разумеется, далеко не все. Думаю, мне хватит несколько дней, чтобы разобраться во всем досконально.

— С ходу берете быка за рога? — пошутил Астахов.

— Уже сейчас могу сказать, что хозяйство солидное, налаженное, база прочная и основательная. Да и люди готовы к делу, мастера и рабочие понимают задачу.

— А инженеры как? — спросил Астахов. — Удалось познакомиться?

— Был разговор и с инженерами, — коротко ответил Пронин. — Будем работать, найдем общий язык. Так, Сергей Тарасович?

Косачев громко сказал на весь зал, чтобы всем было слышно:

— Инженерная гвардия не подведет. Верно, товарищи?

Все поддержали Косачева аплодисментами.

5

Зима стояла морозная и суровая, часто выпадал снег, дули сильные холодные ветры. Белые бураны тучей проносились над городом, то уходили в степь, то вновь налетали, кружились со свистом и шумом. Порывистый ветер гудел в проводах, срывал слабые крыши, норовил свалить прохожих. Машины и автобусы двигались медленно, осторожно, люди с опаской переходили заснеженные скользкие улицы. Иногда выпадали яркие солнечные дни. Морозный снег сверкал, искрился, ослеплял глаза. Прохожие дышали белым паром, шли торопливо, потирая руками щеки, ощупывая носы, боясь обморозиться. Но ни морозы, ни метели, ни бураны не останавливали привычного течения жизни, все шло по заведенному порядку, своим чередом.

Вечером Поспелов возвращался домой в плохом настроении.

«Ну, что я вздумал лезть в разговор с Прониным? Дал же слово не спорить ни с Косачевым, ни с кем-либо другим об этих пресловутых полуцилиндрах. И все-таки не выдержал, зачем-то вякнул какую-то чепуху! И поделом поддел меня Пронин. Видно, крепкий мужик, имеет свое мнение, зигзагами не ходит, знает прямые дороги. Нет уж, хватит с меня споров, не буду больше строить умника. Надо работать, право же, делать надо дело, как все, что я, в самом деле, валяю дурака?

Нервы, нервы шалят у вас, Вячеслав Иванович, — мысленно говорил самому себе Поспелов. — Учитесь властвовать собой, прекращайте словопрения, раз всем заводом впрягаемся в одну телегу, сообща и надо тянуть в одну сторону».

И хотя Поспелов твердо принял такое решение, покоя в его душе не было. Он понимал, что потеря равновесия началась давно, еще до спора о трубах и до приезда Пронина, и обнаружилась сразу по всем линиям. Все рассыпалось. Заводские дела, которым он раньше отдавался с увлечением, теперь уже не так занимали его. На заводе не клеилось что-то, и дома все было плохо, и не хотелось признаться самому себе, что жизнь пошла наперекосяк, не хватало сил встряхнуться, взять себя в руки, все поставить на свои места. Неотвратимым несчастьем надвигалось на него крушение семьи. Поспелов с каждым днем все больше нервничал, терял опору. И некому было пожаловаться, как-то стыдно плакаться на судьбу, да и деликатное это дело, личная, семейная жизнь. Не получалась она у него с Ниной, трещала по всем швам, ползла, и с ее разрушением разрушалось и падало все остальное — видимое и невидимое людям.

Словно предчувствуя недоброе, Поспелов перед выездом с завода после работы позвонил в поликлинику. Ему сказали, что Нина Степановна уже ушла. Тогда он позвонил на квартиру — телефон не отвечал. Набрал номер детского сада. Нянечка недовольным голосом сказала: «Нина Степановна еще не пришла, мальчик у нас, сидит одетый,