Мое сердце екнуло. На какое-то мгновение я даже возненавидела себя! За то, что не знала, как ей помочь.

– Ложитесь в постель, миссис, вам надо отдохнуть, – мягко повторила китаянка.

– Тетя Флоренс, послушайтесь Шин. Вам необходим отдых, – сказала я как можно ласковее.

Но тетя, метнувшись от Шин ко мне, схватила и стиснула мою руку:

– Ты должна уехать. Немедленно. Тебе здесь не место.

Шин расцепила тетины пальцы на моей руке, вызволив меня из ее тисков и переключив на себя внимание Флоренс:

– Мисс, пожалуйста…

– Да, конечно, – выдавила я, разворачиваясь, чтобы уйти.

Но в этот момент из своей комнаты вышла Голди. Она выглядела невероятно красивой в своем светло-розовом наряде. Единственное, что портило ее вид, – это отвращение на лице:

– Господи! Что она тут делает? Что ты делаешь, мама? Шин, почему она не в постели?

– Она не хочет уходить в спальню, мисс.

Рукава платья задрались до локтей, когда Голди легонько потянула мать за руку, приговаривая:

– Давай оставим Шин здесь, в коридоре, мамочка. Так будет правильно. А мы вернемся с тобой в спальню. И ты ляжешь в кровать. Правда! Ты устроила здесь ужасную сцену…

И – как в первую ночь – тетя Флоренс утратила всякую волю при прикосновении дочери. И позволила ей увести себя в спальню.

– Ну почему я не знаю, как ей помочь! – в сердцах шепнула я Шин. – Она кажется мне такой одинокой. Почему дядя к ней никогда не заходит? Я ни разу не видела их вместе. – При воспоминании о вдове Деннехи, дядиной любовнице, я с трудом сдержала негодование на эту женщину, которая расстроила отношения супругов!

Но Шин почему-то сказала:

– Пусть лучше держится от нее подальше.

А потом последовала за кузиной и Флоренс.

Только Голди и настойка опия могли успокоить мою тетю. Голди умела отвлечь, сделать так, что все проблемы и тревоги исчезали, а ты оказывался настолько завороженным, что верил ей и прекращал считать их важными. Мы обе – и тетя, и я – становились такими податливыми в ее руках!

Это было поистине счастливым свойством. Не знаю, как кузине это удавалось, когда перед ней маячили собственные проблемы. И, на мой взгляд, немалые. Голди вышла из спальни матери. И теперь – когда я знала о ее уязвимости – показалась мне еще более прекрасной. Более того, она улыбалась!

– Ты готова, Мэй? Нам не следует опаздывать.

Дом Андерсонов находился всего в нескольких кварталах от нашего. Оформленный в итальянском стиле бальный зал с колоннадой классических греческих скульптур, заставивших бы устыдиться непристойных позолоченных вакханок Салливанов, был украшен гирляндами с букетами шелковых листьев золотого, багряного и рыжего оттенков и несколькими рогами изобилия, из которых торчали сушеные кукурузные початки и сосновые веточки с шишками. Все это выглядело так по-ноябрьски и вместе с тем настраивало на грядущее празднество, хотя на улице не было никаких намеков на него. Погода установилась сырая, но видимых сезонных перемен пока не наблюдалось. Не так, как в Бруклине. Я не скучала по нему, но при виде такого декора на душе у меня стало теплее.

Миссис Джефферс Андерсон оказалась настолько же маленькой, насколько огромным был ее дом. Несмотря на полноту, она выглядела необычайно элегантно в своем расшитом бисером золотисто-синем платье, достойном внимания парижских модниц. Похоже, в зале собрались все, кого мы знали. И хотя я улыбалась и пыталась делать вид, будто мне весело, скука одолела меня почти сразу же после прибытия. Я уже поняла, что опять буду ощущать себя одинокой, не в своей тарелке и печалиться об участи тети Флоренс.

Голди принялась искать глазами шампанское, а я направилась к застекленной створчатой двери, открывавшейся в партерный сад.

Вскоре-долженствовавшая-стать-мировой-знаменитостью певица-сопрано уже стояла около фонтана в окружении восхищенных поклонников – красивая брюнетка, увешанная драгоценностями. Ее чувственность выгодно подчеркивал зеленый шанжан, а изумрудное ожерелье на шее искусно скрывало двойной подбородок. Певица оживленно болтала со своими воздыхателями, а мне стало интересно: искренним ли было ее воодушевление или она тоже попросту играла отведенную ей роль?

– Трудно поверить, что она выросла, торгуя сардинами на рыболовецкой верфи, правда?

Закравшийся мне в уши голос был знакомым. Я обернулась и увидела Данте Ларосу, одетого в костюм, но не вечерний фрак. И внезапно вечер обрел для меня смысл, обещая хоть что-то интересное.

– О! Сам мистер Бандерснитч во плоти! Что вы здесь делаете?

– Не так громко, – моргнул Лароса. – Я тоже зван. Ну, по крайней мере Бандерснитч.

– Только не говорите мне, что здесь никто не подозревает, кто вы на самом деле. Вы выделяетесь.

– Да? Думаю, это потому, что мы теперь знакомы. Прежде вы меня не замечали. Ни в «Клифф-Хаусе», ни где бы то ни было.

Правда его слов привела меня в замешательство. Это было странное чувство. У меня не получалось примирить харизму Ларосы или, точнее, его заметность с его очевидной невидимостью. Он просто не посещал те мероприятия, на которых была я, – попыталась объяснить я самой себе. Но Лароса на них, несомненно, присутствовал. Ведь он писал о них. И он писал обо мне!

Лароса улыбнулся:

– Люди видят то, что желают увидеть. Они высматривают Бандерснитча, но представляют его себе совершенно другим. И меня не замечают, даже когда я стою прямо перед ними. Я прячусь у всех на виду. Хотя большей частью остаюсь в тени. Это омерзительно, но это работает. Вспомните, вы ведь и сами удивились, узнав, кто я. Вы представляли меня иначе.

– Да, – признала я. – Я думала – вы ниже ростом.

– Старая дева со сворой кошек…

– Не совсем так. Кругловатый блондин, питающий слабость к слойкам с кремом.

– Вы только что дали идеальное описание Неда Гринуэя. Я доверяю вам хранить мой секрет.

– А если я не буду?

Лароса указал на смеявшуюся певицу:

– Настоящее имя Верины Ломбарди – Анна Руссо. Не такое звучное, как псевдоним, правда? Она привыкла скользить по лужам рыбьей крови на рынке и делать вид, будто катается на коньках. А однажды она запустила мне в лицо лобстером. У нее вздорный характер.

– Что такое лобстер?

– Омар.

Я состроила гримасу:

– Что вы такого сделали, что так обидели ее?

– А почему вы решили, что именно я был виноват?

– А это не так?

– Я попытался ее поцеловать. Была феста.

– А-а-а…

– Анна была неотразима. Устоять перед ней было невозможно. Даже еще до того, как она начала петь… К слову сказать, ничто не потрясает так, как арии Верди на рыбном рынке. Они с Луиджи Конти