и ушел за кусты. А вернулся оживленный и бодрый. Бросил Алене на колени безжизненную тушку. Щелкнул пальцами, и серьги, поблескивая, поплыли в воздухе вдоль ручья.

— Сидите здесь. Мы вдвоем управимся, — и Дым ушел, хрустя травой и валежником, поманив Леля за собой.

Коней они не брали. Маг сказал, что идти близко. Да и с конями там не проехать.

— Все так удачно складывается, что даже страшно как-то, — уронил король, когда избушка скрылась из виду. Сперва они миновали поляну — всю в некошеной росной траве, промокнув почти что по пояс. Вышли на проселок, и сапоги покрыла до лодыжек мягкая серая пыль. — Сперва чашу с книгой нашли по призраку. Теперь оказалось, что Дождинка Алене серьги свои подарила — словно чувствовала, что они могут понадобиться.

Лекарь фыркнул:

— Да просто сделала подарок к свадьбе. А рыжая наша — она ж прижимистая. Она ж сэкономит каждый грошик, чтобы не зависеть от чужого. Батрисс — та бы сразу их в уши вдела. А после и спустила за корабельной колодой или в кабаке.

— А дома почему не оставила?

— Ни почему, — отвел пышную крапиву с дороги Дым и стал старательно дуть на ладонь. — Чтобы дети не нашли или муж не соблазнился.

— Носить?

Мужчины переглянулись и заржали. Дым, дернувшись, задел упругие ветки лещины, обрушив на себя задержавшуюся в мягких листьях воду.

— Я понимаю, вечно у поэтов в голове… — он нагнул шею, вытеребливая из-за шиворота брызги и лесной сор, — всякие совпадения, странности и дурные приметы. Ну совпало и совпало. На фиг мне эти серьги не нужны.

Он сгреб серебряные с лиловыми капельками серьги из воздуха и, завернув в платок, спрятал за пазуху.

Король обернулся к нему, моргая рыжими ресницами.

— Я еще с вечера вспомнил, где Янтарь его…

— И не сказал?

— И не сказал. У Эрили слух, как у рыси. Не хотел при ней его поминать.

— И целое представление устроил?

— А обойдись я без театральных эффектов, дамы бы нас из когтей не выпустили, — усмехнулся лекарь. — Сюда.

Лель перескочил вслед за магом неглубокий овраг вдоль дороги, заскрипел валежником, перелезая засохший поваленный граб. Поднырнул под ветки крушины и наконец оказался в голом поле.

Лес окружал его с четырех сторон голубовато-сизыми стенами. А посреди валами и полосами лежало разнотравье. Песочного колера тростники с мягкими метелками оголовий колыхались под ветром. Стеной стоял рогоз с коричневыми початками соцветий и зелеными стеблями и листьями. Лиловато-розовым полыхал в салатной зелени кипрей. Желтел коровяк, синел аконит. Цвета были приглушенными, смазанными, подернутыми патиной росы и зыбкой паутиной.

Все это едва заметно колыхалось, дышало, менялось. И чем глубже и дальше от опушки забирались мужчины, тем гуще и белее становился туман у их ног, который давно, казалось бы, должен был развеяться на карабкающемся к зениту солнце. Жирная, черная, опутанная корнями земля колебалась под ногами.

— Шаг в шаг за мной, — бросил Дым. Повел руками, чаруя перед собой ледяную дорожку, сковавшую травы и болото. Король поскользнулся и выругался сквозь зубы, ничуть не нарушив странную тишину.

Хоть бы кузнечики скрипели, жаворонок запел, метнувшись в вышину из-под ног. Было бы не так… жутко.

Дым раздвинул камыши.

Озеро лежало перед ними, перетянутое в середине, словно водяные часы. На перешейке в самой узкой его части торчали обгорелые руины: не то водяная мельница, не то старая баня, сгоревшая при пожаре. Торчал среди балок закопченный комин. Отражался в темно-янтарной воде.

У самых ног уходили в воду гнилые мостки. Вода в щелях под досками виделась почти черной. Слабенько плюхала в опоры. Мостки качались, доски под сапогами скользили и тягостно скрипели.

У берега стеной стояли камыши и аир. Торчали из воды стрелолисты, и на острие сидела синяя изящная стрекоза. Остро пахло болотным лотосом и водой.

— Ну, — подначил Дым. — Видишь?

Лель всмотрелся в янтарную воду. Отрицающе повертел головой. Усмехнулся:

— Вы его здесь утопили?

— Не утопили, а спрятали, — назидательно сказал маг. И стал закатывать рукава. Взмахнул трогательно торчащими кистями. И овальное ростовое зеркало с узкой рамой потемневшего серебра плавно взмыло из воды, неся на себе зацепившиеся волосы мягкой зеленой тины, капли и песчинки.

Столько лет под водой ничуть ему не повредили. Чистейшей была амальгама. И накрывающее ее стекло, и выпуклый узор из цветов радостно заблестели на солнце.

Дым стиснул правый кулак, медленно сминая пальцами невидимое. Огромное зеркало крутанулось и сжалось в хрустальный шарик, утонув в широкой мозолистой ладони мага-лекаря.

— Ого, — выдохнул Лель, присев на мостках. — А у меня уже плечи болели заранее, как его до избушки нести.

Дым гордо ухмыльнулся:

— Вообще-то мне этот фокус Грааль показывал.

— Что?..

— Бросил в сумку или карман и таскай себе. Не надо ломовика нанимать. Не то чтобы он этим часто пользовался…

— Тогда почему оно на дне в изначальном виде лежало?

Дым устроился на корточках рядом, передав отблескивающий граненый шарик королю. Вздохнул.

— Тому было две причины. А может, даже и три. Во-первых, — он прибил комара и вымыл озерной водой руки и лицо, — наш дорогой оборотень магию не выносит. Ни в каких видах. Он и меня-то согласился терпеть, только чтобы не волочь одному.

— Разбиться могло.

— Не, — возразил маг. — Оно заговоренное. А вода — лучшая хованка для стекла. Даже если знаешь — не приметишь.

Король пожал плечами.

— Тихо тут, — вещал дальше Дым. — Медведи с оленями на водопой не бегают. На дне ил лучше любой подушки. Щука или сом рылом не тыцнут, чтобы разглядеть свою несравненную красу. Разумнее припрятать здесь, чем таскать с собой даже свернутым. Сам знаешь, какая жизнь у мага. Я и кота-то не всегда могу завести. Ну и выжмаканный я тогда был в смысле магии… пустой.

Лель уставился на него разноцветными глазами: серым и зелено-рыжим:

— А Грааль… все-таки был магом?

— Грааль был магом? Если в смысле, что пил кровь, то нет, — поскреб Дым щеку. — Он был мастером. Тем, кто может сотворить что угодно с каким-то одним материалом. Вот ты… пишешь стихи, что переворачивают душу. Эриль — делает со временем и пространством такое, что не сможет никто другой… Возьми кошку. Вот только она дремала расслабленно и глаза закрыты. А тут — стремительный рывок, взмах лапы — и в когтях бьется мышь.

Дым представил это так ясно, что аж плечи передернулись.

— А Валентин — творил зеркала.

— То есть… чисто теоретически, — Лель покатал невесомый хрустальный шарик зеркала на ладони, — мог приказать, чтобы оно развернулось в нужное время и в нужном месте, заранее, отложенным приказом? Вот