Нужно лечить кожу. Записаться в парикмахерскую. Привести в порядок ногти. Не выходить же на работу чучелом… Конечно, если есть, куда возвращаться. Из больницы за весь месяц не было ни звонка. Возможно, все закончится хорошо. Удивительно, что и я ни разу туда не позвонила. Первый за три года отпуск, лишенный изысков и фантастических приключений, тем не менее, выдался отличным. Я много спала, гуляла с отцом по лесу, научилась управлять громадиной под названием снегоход и под конец — жаль, что не получилось раньше — освоила фотокамеру. Оказывается, я не разучилась радоваться мелочам. Оказывается, я еще на это способна.

Правда, вера в себя и свои способности немного подкашивается, когда такси тормозит у подъезда многоэтажки, а в окнах квартиры горит свет.

Что дальше?

А дальше — занимательное зрелище в виде женской обуви за порогом квартиры. С моим появлением в стенах делается неестественно тихо — настолько, что мое дыхание эхом проносится по коридору, — хотя включенный свет и чужие полуботинки намекают на обратное. Я громко ставлю дорожную сумку на пол и, не разуваясь, иду вперед. Стараюсь ни о чем не думать, когда застаю Матвея в компании Маргариты… Сперва не узнаю ее. Мы очень давно не виделись, за исключением непредвиденной встречи с ее затылком у кондитерской и просмотром разоблачающего их связь видео. На лице Литвиновой — застывшая плаксивая гримаса, к носу прижат платок; в вытаращенных глазах сверкает такой непередаваемый шок, словно вероятность наткнуться на меня в моей собственной квартире равна нулю. Словно я проходимка, перепутавшая этаж, дом, улицу, город…

Повернутый к ней спиной Матвей (судя по напряженной позе, у них в самом разгаре идет неприятная беседа) оборачивается. Его длинные ноги чуть сгибаются, а голова наклоняется вперед, как после невидимого тумака по затылку.

— Варюш… — натягивает голосовые связи сиплостью и высокой тональностью, рискуя их порвать. Мое возникновение и для него стало сюрпризом. Забавно.

Я делаю шаг вправо и поднимаю руку, указывая на выход. Под моим безмолвным зрительным гнетом Рита, ерзая, вскакивает с края дивана. В отличие от Матвея ей хватает мозгов скрыться с глаз моих долой с вихревой скоростью. Пошуршала одеждой, улетела. У последнего же возникают явные трудности с осмыслением и подчинением немому требованию уходить. Без промедлений. Не открывая рта и не извергая словесного, обременительного бессмысленностью поноса.

— Мы только разговаривали, — без оправдательной песни в его исполнении все-таки не обходится. — Клянусь, только разговаривали.

Киваю.

Хорошо. Разговаривайте, сколько душе угодно. Но не здесь. Какого черта она вообще здесь очутилась?

— Пошел вон, — беззлобно, с прохладой говорю я.

— Куда я пойду? — сцеживает слова, напоровшись на отсутствие во мне миротворческого мотива. Понимает, что речь идет не о недельном переезде в отель, а об окончательном и бесповоротном.

— Взрослый мальчик. Разберешься.

Наверное, у Матвея проклевывается совесть. Или какая-то другая причина двигает его по маршруту Маргариты. Из гостиной в прихожую и на выход. Я стою на месте, прислушиваясь к ровному сердцебиению и спокойному дыханию. Ни намека на бурю. Абсолютный штиль.

Я ошибалась.

Матвей не умер для меня. Вполне себе живой, немного действующий на нервы. Умерло во мне. Мгновенно и безболезненно.

Глава 40   Варя

Последний день отпуска проходит лениво. Сплю до обеда, завтракаю вечером, выбираюсь на улицу ближе к ночи, чтобы проветриться в парке рядом с домом. Так и проходит перенастройка на рабочие будни. Утром просыпаю будильник, чего не случалось очень долгое время. Однако отвисшие челюсти у медперсонала посвящены не моему опозданию, а в принципе тому, что я после декабрьского инцидента как ни в чем не бывало переступила порог больницы. Это становится понятно по журчащим мне вслед недоуменным шепоткам. Я была бы рада не вникать в суть шушуканья, если бы оно не разлеталось эхом повсюду со скоростью ветра. Дежурная медсестра, монотонно и с некоторой невнимательностью (поскольку успевает вертеть головой по сторонам) перекладывающая бумаги за стойкой ресепшн, едва не сворачивает шею, пытаясь угнаться взором за моим быстрым шагом.

— Здравствуйте, Варвара Васильевна! — выкрикивает так, что я зябко веду плечом.

Поворачиваюсь к ней и с улыбкой киваю в ответ на приветствие.

Юркнув в свой кабинет, закрываю дверь и прислоняюсь к ней спиной. Перевожу дыхание, сводя на нет разбушевавшуюся агонию в легких, словно пробежала спринт. Ладонью растираю центр груди, ослабляя бешеную пульсацию под ребрами. Сбрасываю волнение с плеч вместе с пальто и переодеваюсь в белый халат. Не успеваю дойти до рабочего стола, включить компьютер, как раздается стук в дверь.

Главврач тут как тут, словно день моего выхода из отпуска был обведен красным маркером в его календаре.

— Доброе утро, Геннадий Леонидович.

— Доброе утро, Варвара.

— Кофе будете?

— Не откажусь, — мужчина располагается на посетительском диванчике бледно-мятного цвета. — Хорошо выглядишь, — никуда без лести. Хотя все равно приятно. Я тоже себе сейчас больше нравлюсь. — Отпуск пошел на пользу. Глаза начали блестеть.

— Спасибо.

— Как отдохнула?

— Хорошо. Летала к отцу в Мурманск. Вот, в общем-то, и все.

— Как нынче на севере?

— Холодно… — я подыгрываю ему в создании видимости незатейливого разговора между коллегами и стремлении заполнить его «водой». Геннадий Леонидович продолжает интересоваться деталями моего отдыха, и я, наконец, понимаю, для чего. Меня анализируют. При дружеской беседе не сканируют каждое действие и предложение собеседника. А его чрезмерная внимательность к моей умеренной эмоциональности так и сквозит между слов. — Геннадий Леонидович, я в полном порядке, — вместо ответа на очередной вопрос резюмирую я, протягивая ему белую чашку на блюдце. Он принимает, шевеля губами: «Спасибо». — Мне лучше. Правда. Я сожалею, что вышла из себя на глазах у коллег и пациентов. А теперь, пожалуйста, скажите, могу ли я вернуться к работе? Или мне предусмотрено наказание?

— Никакого наказания не будет, — бормочет в чашку главврач и прикладывается губами к ее краю, громко отхлебывая терпкий напиток. — Отчитаюсь о твоем возвращении, побеседуешь с дисциплинарной комиссией. Скорее всего, обяжут посетить психиатра, но это ерунда. Главное, раскаивайся побольше и со всем соглашайся.

Я присаживаюсь рядом.

— Как мне вас отблагодарить, Геннадий Леонидович?

— Больше не попадай в подобного рода неприятности, Варвара. Вот лучшая плата.

В груди разливается тепло признательности.

— Спасибо большое.

Допиваем кофе в комфортном молчании. Перед уходом главврач оглашает новость:

— Ах-да, чуть не забыл сообщить