Есть еще книга «Лога», Л. Бондина, посвященная описанию жизни уральских старателей и рабочих. Книга эта хорошая: написана она с большим знанием быта, особенно в той части, где автор говорит о дореволюционном времени. Однако книга сильно растянута, и в ней нет того необходимого детального знания производства и быта, которое одно может помочь автору создать ценное произведение. Автор «Логов» лучше знает, несомненно, дореволюционный быт, чем современную обстановку героических стремлений, сталинских темпов, стахановских достижений.

Псе книги эти, за исключением «Угрюм-реки», в смысле искусства писать и создавать захватывающие типы, уступают книгам Джека Лондона и Брег-Гарта, которые тоже много писали о золотой промышленности. Авторы не научились еще остро подавать читателю интересный бытовой и героический материал, а героика золотой промышленности в период начала ее строительства в наше советское время является прекраснейшим материалом для художественного произведения. Никто из авторов не сумел дать этой героики творчества, героики соревнования, героики Стаханова, Чернова, Акманова, Колеватова. Если бы авторы давали не большие книги, а рассказы по типу рассказов Джека Лондона или О’Генри, или приисковых рассказов Брет-Гарта, то их художественное творчество могло бы дать больше, и читатель сумел бы действительно представить себе все то, что сделано и что делается в золотой промышленности.

Наши стройки, все эти новые города – Незаметный, Дарасун, Балей, – выросшие в тайге, все эти школы, клубы, электростанции, телефоны, радио – разве не материал для писателя вся эта новая советская культура и те герои, которые ее несут в далекую тайгу? А сама тайга е ее неоглядными просторами, с ее дикостью, малокультурьем – разве не материал для художественного показа борьбы за насаждение советской культуры, за создание в самых глухих местах культурных центров?

М. С. Бухов рассказывал мне про одного автора, не буду называть фамилию, который захотел написать книгу о золоте, фантастический роман будущего, при нем начало этого романа развивается в нашей промышленности в Казахстане. И вот, как автор представлял себе свою будущую работу. Он пришел к т. М. С. Бухову и попросил направить его на один из приисков Казахстана, обеспечив ему в течение года зарплату в тысячу рублей в месяц, два «золотых» пайка, квартиру и право пользования автомобилем. Джек Лондон, когда писал свои книги, ни с кем не договаривался о подобных условиях, а просто работал на приисках и изучал жизнь; между тем его рассказы читаются с захватывающим интересом. А у нас тт. Жаровы и Алтаузены получают по нескольку десятков тысяч, а в результате… нет ни одной строчки.

Мы живем, правда, в других условиях, наше пролетарское государство должно помочь писателю, чтобы он мог осуществить свою идею, но нельзя же только давать и ничего не получать обратно. К тому же всякое произведение только тогда имеет ценность, когда оно написано со знанием дела и с любовью, когда автор сам изучит условия той промышленности, о которой он хочет писать, когда он сам поработает в шахте на прииске. Он сам должен в разрезе стать бок о бок со старателем, он должен – пожить с ним в палатке или в шалаше, посидеть за чайником около костра, спеть с ним вместе любимые песни и вместе с приятным пережить все те невзгоды и тяжести таежного труда, которые он собирается описывать. Пусть он послушает рассказы старателей не с автомобиля и не «собрав их на беседу в бараки», а пусть после тяжелого рабочего дни у вечернего огонька па отдыхе послушает, что говорят люди, исходившие тайгу вдоль и поперек, знающие каждый куст и не раз бывавшие в таких переделках, от которых свежему человеку, а особенно московскому писателю, становится жутко. Мне рассказывал один старатель, как он вместе со своим товарищем нашел в 1884 г. на прииске Чибижек самородок золота весом около двух пудов, как они скрыли его от конторы. Рассказал, как договорились друг с другом не выдавать женам эту свою тайну и как один из них не выдержал, проболтался своей «бабе». Ну, а раз дело дошло до «бабы», говорил старатель, значит надо идти в контору объявляться, все равно «баба» не выдержит, разболтает. Достав самородок из-под кореньев и листьев, куда они его спрятали, они снесли его в контору, хозяину приисков – известному золотопромышленнику Иваницкому, который дал им за этот самородок четвертую часть стоимости. Ребята поделили честно пополам эти деньги, и автор рассказа, прокутив часть денег в селе Тисуль, отложил остальные для своего хозяйства. Это был по тому времени огромный капитал, и автор мог бы сделаться лавочником, торговцем. Но снова тайга, золото потянули обратно, и он вернулся на рудник, «послав к чертовой матери все свое богатство». Но у него осталось крупное приобретение: за много лет работы он изучил золото, а теперь, уже в наше время, он прошел курсы штейгеров и является консультантом для старателей, знатоком дела, к которому всякий приходит за советом и указанием. Таким образом он создал себе уже при советской власти почетное положение честным трудом и стал пользоваться огромным уважением в своей среде. А второй товарищ по находке самородка прокутил все деньги в том же селе Тисуль, прошиковав вместе со своей болтливой «бабой», пока были деньги. Рассказывал старый штейгер, как его товарищ ходил по грязи, разостлав кумач, как он пил «господское» вино, как он ездил на бороне, запряженной девками, одевшись во все то, что могло подойти под капризный вкус разбогатевшего сразу некультурного человека и его жены – плисы, «часы с кукушкой», канаусовая рубаха, лакированные сапоги, разные шали, ботинки, кофты и всякое шелковье для «бабы».

Много рассказывал мне старик и о золотопромышленнике Иваницком, о его легендарных пирах и охотах, о его неописуемом искусстве стрельбы из ружья. Этот предприниматель стрелял так, что ему доверяли чужие и близкие люди свою жизнь без всякого страха. Он клал яблоко на голову своей жене во время какого-нибудь кутежа и на. 40 шагов сбивал при всех гостях это яблоко пулей. Сидя у окна в часы безделья, он занимался тем, что выбивал пулей трубку или папироску изо рта, проходившего по двору конторы. Этого героя «не нашего времени» следовало бы изобразить вместе с описанием невероятной эксплуатации рабочих на его приисках, на ряду с описанием тогдашнего приискового быта, быта тяжелой, каторжной жизни, гибельной для рабочих, и на ряду с этим огромных заработков и легкой жизни для эксплуататоров.

Следовало бы нашим писателям побывать на приисках,