Каждое написанное слово отзывалось болью. Не укладывалось в голове, насколько подлым может быть человек. Текст размещался на трёх страницах, но последнюю я читала с трудом. Буквы расплывались, строчки прыгали перед глазами. Обхватила руками голову, зажмурила глаза. Слезы капнули на джинсы.

Брук вернула текст в начало и прочитала снова:

— «Городские сирены», Элиот Пирс… Выходит, он никакой не Марк?

— Я не знаю. Мне уже все равно, кто он и как его зовут.

Я встала с кровати и отошла к окну. Подруга фыркнула.

— А мне вот не все равно. Я этому хордовому кое-что обещала…

Она что-то делала в ноутбуке, стучала по клавишам и щелкала. Пока, наконец, не выругалась:

— Святая каракатица…

— Что там ещё?

Я обернулась к Брук. Она беззвучно швелила губами, а кожа её потеряла все краски в один момент.

— Лучше бы он работал на Дэвида… Мы с тобой в полной заднице, Кайли.

— Он какой-нибудь охотник за головами? Работает на мафию?

— Хуже. Он — журналист. Вот статья про него.

Я присела рядом и снова устремила взгляд в монитор.

— Здесь нет фото.

— Его нигде нет. Он пишет под псевдонимом и нигде не светится. Догадываешься почему? Кайли, он пишет разгромные статьи. Такие скандальные, что за каждую из них его бы с удовольствием прибили. И это не жёлтые газетенки, а серьёзные издания, которым верят. Да он враз может повернуть жизнь человека в другое русло одной своей статьёй. Смотри.

Я шла по длинному списку с названием статей, написанных человеком по имени Элиот Пирс. Многие из них мне встречались раньше. Я помню, какой резонанс они вызвали в обществе и как отразилось все это на репутации тех людей, чьи имена значились в статье.

Врач, который открыл частную клинику, и под видом лечения от эпилепсии впихивал людям дорогущие БАДы, которые, зачастую вызывали ухудшение состояния пациентов. Как и бесполезные процедуры, стоимостью в десятки тысяч.

Автосалон, который распространял наркотики в особо крупных размерах, перевозя их под видом деталей и подержанных автомобилей.

Режиссёр местной киностудии, занимающийся развращением начинающих актрис, вынуждающий девушек вступать с ним в половую связь против их согласия.

И многие, многие другие. Склоки по каждой из этих статей не утихали месяцами. Многие из обвиняемых там уже сидели в тюрьме. Страшно представить, что будет с нами, когда эта статья выйдет в печать.

— Надо всё удалить, — пролепетала я.

Брук помотала головой.

— Удали, но, думаю, в этом нет смысла. Скорее всего, у него есть копии. И понятно, почему он сорвался так внезапно. Не хочет, чтобы Дэвид опубликовал сенсацию раньше него.

Я удалила файлы и со злостью выдернула флешку из разъёма. Меня начинало трясти. Боль от предательства близкого человека выжигала дыру изнутри. Наружу вырвался крик.

Мне не хотелось верить в это. Но не верить не получалось. Вспоминались все заданные им вопросы, как оказалось, не просто так. Ни одна наша встреча не была случайной. Не случайно же он прихватил и мой телефон. Втирался в доверие, помогал… И все только лишь для того, чтобы написать сенсационную статью о мошенницах, которые третий год «наказывают» неверных мужчин за адюльтер.

Всё. Не могу больше. Сломалась.

В зависимости от того, с какой стороны дует ветер, моряки различают курсы. Есть бакштаг, когда ветер дует по отношению к кораблю сзади-сбоку. Он может быть крутым или полным. Полный бакштаг близок к фондевинду, когда ветер дует в корму судна, то есть сзади. Тогда про судно говорят, что оно идёт «полным ходом», «на всех парусах». Тот самый попутный ветер.

Моё же положение называлось левентик. Когда ветер дует спереди. Против ветра парусное судно идти не может, поэтому левентик не является курсом. Моряки говорят «положение левентик». Мёртвая зона. Я все это время бросалась грудью против ветра, закрывая глаза и налегая на вёсла. Как в том самом сне. Только я и была тем кораблём со сложенными парусами. Штормовые волны становились выше и злее. Ветер с ревом драл ткань парусов. Фок-мачта треснула и накренилась, зловеще скрипя обломками дерева. Пенные валы набрасывались, как гиены, заливали палубу соленой водой. Послышался хруст, удар, корабль тряхнуло и штирборт заскурочило о камни, сдирая обшивку и оставляя сиротливо торчащие шпангоуты.

Судно шкрябало и ударялось днищем о камни под натиском высоких волн, трещало, скрипело, заглушая вой ветра и бездушный рокот океана. Ко дну. Медленно и неминуемо. Цепляясь за плавающие обломки и уворачиваясь от новых брызг в лицо, я тонула, барахталась из последних сил, но их с каждым движением становилось всё меньше. Ужас сковывал тело, оставляя его на растерзание собственным мыслям и стихии.

— Как он мог… — прошептала еле слышно, но внутри всё кричало, надрывно, исступленно.

Брук обняла меня, прижала мою голову к груди и гладила по волосам.

— Всё образуется! Милая, всё будет хорошо!

Она говорила что-то ещё, покачивала меня из стороны в сторону. Я слышала, как колотится её сердце, слышала её неровное дыхание. Повезло Марку, что он уехал. Брук бы его сейчас на части разорвала.

— Я хочу уехать отсюда. Как можно дальше.

— Уедем. Прямо сейчас. Хочешь?

Я кивнула. Брук чмокнула меня в макушку и поднялась. Принялась складывать вещи. Я медленно принялась за свои.

Когда песня про пирог ворвалась и разрушила тишину номера, я плавно перевела глаза на экран. Сердце замерло. Марк. Не сводя глаз с экрана, молча смотрела на буквы его имени. Его ли?

Телефон умолк, а я все ещё смотрела на экран. Брук легонько коснулась моего плеча.

— Как ты?

Я стиснула зубы, помотала головой и снова стала заниматься вещами. Минут через пятнадцать телефон снова заголосил. То же имя на экране.

Тяжело дыша, дырявила взглядом экран, желая наделать дырки гарпуном в голове Марка. Смартфон не унимался. После десятого гудка, я сорвалась, схватила телефон и изо всех сил швырнула его в стену. Пластиковый корпус разлетелся на части, экран окончательно треснул, теперь уже насовсем. Брук подняла с пола остатки моего гаджета, кое-как вытащила карту памяти и выбросила осколки телефона в мусорное ведро. Мне стало легче.

Через час вещи были собраны. Мы выписались из номера, выкатили чемоданы и принялись грузить их в багажник. Брук вдруг изменилась в лице, глядя мне за спину. Я обернулась.

Грудь пронзила острая боль. Из подъехавшего автомобиля вышел Марк и с улыбкой направился в нашу сторону.

Я остановила Брук, которая уже сжала кулаки и дëрнулась в сторону Марка.

— Я сама.

Шагнула ему навстречу. Он наклонился, чтобы поцеловать меня, но я отпрянула назад и отвернулась в сторону. Марк нахмурился.