Шрифт:
Закладка:
— А откуда, как ты думаешь, они взяли это серебро?
— Не будь наивен, — сказала она. — Кто-то подкупил их, чтобы они отравили Диона, разумеется. Возможно, они получили лишь часть платы, поскольку не довели дело до конца. Если бы полной хозяйкой этого дома была я, то пытала бы их до тех пор, пока вся правда не вышла бы наружу. Но рабы принадлежат Луцию.
— Эти рабы знают правду.
— Эти рабы знают кое-что. Но теперь они далеко от Рима.
— И их нельзя вынудить подтвердить что-нибудь без согласия на это их хозяина.
— Которого Луций никогда не даст.
— Кто же дал им серебро? — пробормотал я. — Кому удалось это сделать?
— Полагаю, ты должен установить это, — коротко сказала она и вернулась к маленькому столику, поставив на место глиняную фигурку Аттиса. Я подошел к ней и уставился на маленькие статуэтки.
— Почему их так много и они все одинаковые? — спросил я.
— Потому, что скоро праздник Великой Матери, разумеется. Это изображения Аттиса, ее супруга. Для подарков.
— Никогда не слышал о таком обычае.
— Мы обмениваемся ими только между собой.
— «Мы»?
— К вам это не имеет никакого отношения.
Я протянул руку, чтобы взять одну фигурку, но она неожиданно сильно схватила меня за запястье.
— Я сказала, к вам это не имеет никакого отношения. — Она отпустила меня и хлопнула в ладоши. В комнату вбежала девушка. — А теперь пора. Рабыня проводит тебя до выхода.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Ближайший путь к дому Тита Копония, где умер Дион, вел меня обратно той же дорогой, которой я пришел к Лукцею. Вновь проходя мимо бывшего жилища Марка Целия, я заметил, что надпись «Продается» красуется на прежнем месте, а непристойная картинка внизу замазана краской. Подручных Клодия можно было обвинять в чем угодно, но не в отсутствии расторопности.
Тит Копоний принял меня сразу, и вскоре я сидел в его кабинете с чашей подогретого вина в руках. Если кабинет Луция Лукцея был посвящен седой старине, связанной с завоеванием Карфагена, то кабинет Тита Копония являл собой непреходящий триумф греческой культуры. Раскрашенные черным по красному фону чаши для питья, слишком древние и дорогие для употребления, были выставлены на полках. Небольшие статуэтки великих героев и бюсты великих мыслителей стояли на пьедесталах вдоль стен. Шкаф с отделениями для свитков был полон цилиндрических кожаных футляров, а на маленьких цветных табличках, свисавших с каждого цилиндра, я заметил имена греческих драматургов и историков. Сама комната была обставлена в безупречном стиле — греческие кресла с высокими спинками, греческой работы ковер с геометрическим узором на полу, все в гармоничном сочетании, пропорционально отведенному для каждой вещи пространству.
Копоний был высоким человеком с длинным прямоугольным лицом и благородным носом; даже сидя он производил величественное впечатление. Волосы у него были короткие и очень курчавые, черные, но уже седые на висках. Одежда и манеры его были столь же элегантны, как и комната, в которой мы сидели.
— Полагаю, ты пришел ко мне спросить насчет Диона… — начал он.
— Что заставляет тебя так думать?
— Брось, Гордиан. Твоя репутация известна. Я также знаю, что сын Бестии выдвинул обвинение против Марка Целия в том, что тот пытался отравить Диона, помимо всего прочего. Не нужно быть философом, чтобы догадаться, что привело тебя в дом, где умер Дион. Единственное, чего я не знаю, так это кто послал тебя — сын Бестии, чтобы собрать обвинения, или Целий, для собственной защиты.
— Ни тот ни другой, на самом деле.
— Тогда это загадка.
— Не для всех, видимо, — сказал я, вспомнив жену Лукцея. — Какая разница, кто послал меня, если я хочу узнать правду?
— Большинство людей преследуют собственные скрытые цели, даже когда ищут правду. Месть, оправдание, власть…
— Справедливость. Для Диона.
Копоний поставил чашу с вином и сложил свои длинные, изящные руки на коленях.
— Когда-нибудь, когда у нас будет больше свободного времени, мы обязательно обсудим это слово — «справедливость» — и тогда посмотрим, сумеем ли мы прийти к взаимно приемлемому определению этого понятия. В настоящий момент я понимаю так, что ты хочешь установить истину в отношении личности убийцы Диона. Достаточно честное стремление, хотя не думаю, что смогу помочь тебе.
— Почему же нет?
— Я не могу сказать тебе того, чего сам не знаю.
— Может быть, ты знаешь больше, чем сам осознаешь.
— Говоришь загадками, Гордиан?
— Жизнь полна загадок.
Копоний задумчиво посмотрел на меня с кошачьим выражением в глазах.
— Насколько я понимаю, обвинения, выдвинутые против Целия, касаются нападений на египетское посольство по пути в Рим и попытки отравить Диона в доме Лукцея. То, что случилось в этом доме, даже не вошло в список.
— Формально нет. Но обвиняющая сторона намерена сконцентрироваться на попытке отравления, а настоящее убийство использовать в качестве дополнительной улики.
— Значит, ты пришел от обвинителей. — Копоний показал мне скупую улыбку. — Не пойми меня неправильно. Я ничего не имею против того, чтобы ты задавал свои вопросы. Я уже проходил через это раньше, когда судили Асиция. Я рассказал все, что мне известно, обеим сторонам, но в результате не помог никому. Все дело в том, что убийца не оставил ничего, что могло бы выдать его личность. Асиция судили на основании слухов, а не доказательств. Да, «всем известно», что он как-то замешан в этом деле, так же как «всем известно», что за всем этим должен стоять царь Птолемей, но доказательства так и не были предъявлены, и ты не найдешь их в этом доме.
— Все же мне хотелось бы знать, что здесь произошло.
Копоний отхлебнул вина и снова одарил меня кошачьим взглядом.
— Я знал Диона по Александрии, — наконец сказал он. — Несколько лет назад мой брат и я провели там некоторое время. Гай, как всегда практичный, хотел познакомиться с финансовым механизмом работы зерновых рынков. Я же вместо этого оказался у ступеней библиотеки при храме Сераписа, где философы обсуждали как раз то, о чем мы говорим с тобой сейчас, — истину, справедливость, загадки. Там я и познакомился с Дионом.
— Именно так же с ним познакомился и я, — сказал я.
Копоний вскинул брови:
— Ты знал его в Александрии?
— Короткое время и очень давно. Я был еще очень молод. Мое обучение у Диона носило неформальный характер.
Копоний понял меня сразу.
— А, так ты был одним