Шрифт:
Закладка:
При ближайшем рассмотрении дома оказались настоящим произведением искусства. Резные наличники, ставни, также украшенные изумительной резьбой. Бревенчатые двери имели декоративные украшения в виде деревянных дощечек всевозможных форм. Орнаменты были самые разнообразные, но все же отдельные элементы повторялись и чаще других Карн замечал свастичные узоры.
Мужчина провел их через большое открытое пространство, которое, скорее всего, служило поселению центральной площадью. Посреди этого пространства под деревянным навесом, что покоился на двух массивных столбах, расположился обложенный камнем колодец. Рядом нашлась пара широких деревянных лавок. Карну вся эта композиция почему-то напомнила центральный зал митреума, где посредине стоял фонтан, а вокруг – деревянные скамейки.
Возле колодца их поприветствовали два молодца. Парни поклонились гостям и вскинули руки в жесте «от сердца к небу». Карн где-то читал, что этот самый римский салют вроде как использовали варвары Европы (аля германцы) и даже славяне. К сожалению, сегодня весь цивилизованный мир ассоциирует его разве что с фразой «Хайль Гитлер», а еще свастика благодаря фашистам стала символом, мягко говоря, не самым позитивным. Хотя вот с буддийских храмов солцевороты никто срывать не спешит, этим ребятам чье-то мнение всегда до звезды.
Карн прошел мимо двух молодчиков и боковым зрением заметил, как один толкнул второго локтем и что-то восхищенно прошептал ему на ухо. И вновь знакомые буквы никак не хотели складываться в осмысленные слова. Карн их вроде бы даже понимал, но что-то клинило в голове. Хотя «Адхва-га» он все-таки разобрал. Вот так вот! О нем здесь и правда знают! Только с чего бы? Карн и сам лишь недавно узнал о себе.
Их провожатый остановился у ступеней широкого крыльца перед высоким двухэтажным домом. Это строение ничем не отличалось от других, ни величиной, ни внешним декором. И везде – те же свастичные узоры.
– Я буду рад принять вас в своем доме, – вновь поклонился бородач. – Прошу, внутри вас ждет сытный ужин и ночлег!
– Еще раз благодарим за гостеприимство, теперь уже – лично тебя, – Тот вежливо склонил голову.
Мужчина толкнул высокую дубовую дверь и она бесшумно отворилась. Гостей он пропустил вперед, и лишь затем вошел сам.
Изнутри дом казался гораздо больше, чем выглядел снаружи, в нем пахло пряностями. Они застыли на пороге просторной комнаты, которая, судя по всему, служила одновременно и гостиной и кухней. Справа дышала жаром огромная печь («Настоящая, – подумал Карн, – русская печь!»), чуть дальше – деревянная лестница на второй этаж. Слева две запертые двери, а посреди помещения – большой стол в окружении приземистых лавок. В противоположной стене – два широких окна с большими подоконниками. Еще слева от входа Карн заметил несколько высоких шкафов, доверху забитых книгами, а в стороне от них на полу лежали угловатые камни непонятного назначения. Зеленоватый куб с оранжевыми прожилками – оникс, прозрачный шар диаметром сантиметров двадцать – похож на горный хрусталь, зеленовато-голубая пирамида треть метра в высоту – аквамарин. Были там и другие камни, все – правильных геометрических форм.
Освещалась комната четырьмя коваными ночниками, подвешенными на цепях к потолку. В каждом из ночников горело что-то вроде лучины. Четыре лучины плюс свет от печи – казалось бы, совсем немного для комнаты примерно семь на двенадцать метров. Однако света хватало, даже с избытком. Причем ночники были расположены так, чтобы в помещении не оставалось ни одного неосвещенного места, каждый угол был озарен мягким теплым сиянием.
У печи хлопотала женщина средних лет, одетая в длинное льняное платье песочного цвета и серую поневу. Увидев гостей, она сначала смутилась, но потом поклонилась им и кротко улыбнулась, скинув себе сразу десяток. Раскрасневшиеся от жара щеки делали ее еще моложе и привлекательнее.
Гости по указанию бородача повесили верхнюю одежду на деревянные крюки у входа. Затем их пригласили к столу, предварительно предложив вымыть руки над широкой деревянной бочкой. Бородач полил каждому из них из глиняного кувшина – вода была ледяная, обжигающая. Карн решил заодно умыться, и от морозной прохлады ему стало гораздо лучше, усталость сразу отступила. Рокеронтис даже пофыркал, прихлебнув воды.
Стол был устлан льняными рушниками с неброской вышивкой. Перед каждым из них женщина поставила по две деревянные тарелки. В первой, глубокой, был нажористый суп, от которого поднимался сводящий с ума мясной аромат. В другой – куски жареной курицы, а в качестве гарнира – тушеные грибы. Ко всей этой прелести прилагалась деревянная кружка, в которой Карн обнаружил смородиновый компот с привкусом меда.
Рокеронтис ухватился за ложку и уже намеревался погрузить ее в дышащий жаром суп, но Тот сноровисто хватанул его по руке, да так, что по избе прокатился звучный треск. Бородач, вставший во главе стола, блеснул глазами, женщина, расположившаяся слева от него, с улыбкой опустила свои в пол.
– Не думал, что настанет день, когда я буду приветствовать богов за своим столом, – начал мужчина. – Я знаю каждого из вас, но меня знает лишь многомудрный Тот. Имя мне – Белозар. Я волхв из рода Серого Барса. Я ждал вас четыреста лет. И вот вы здесь!
На несколько мгновений над столом повисла тишина. «Четыреста лет, – подумал Карн, – а не лечишь ли ты нас, батя? Тебе на вид сорокет, ну может полтос!» Но потом парень взглянул на Тота, на других богов. Никто из них и бровью не повел.
– Жаль, у нас нет времени, – задумчиво продолжил Белозар. – Но так должно! И посему не будет лишних слов, отведайте пищу, что сготовила моя Заривласта, наберитесь сил, а потом я отведу вас в гостевую опочивальню.
Мужчина сел за стол и взялся за суп. Рокеронтис выразительно посмотрел на Тота, бог мудрости кивнул ему и Песочный человек тут же накинулся на еду. Они действительно сильно проголодались и тарелки опустели в течение нескольких минут. Без лишних разговоров Заривласта (имя то какое!) принесла добавки. Рокеронтис, вероятно, не отказался бы еще от одной порции, но наглеть не стал.
Боги наперебой заблагодарили женщину, отчего она раскраснелась, как меч в кузнечной печи. Карн хотел сам отнести тарелки, но Белозар покачал головой и довольно грубо отобрал у него посуду, всучив