не берут.

— Не спорю-с. Но оные многие бедствуют и в конце концов погибают. Но те, которые живут правильно, те берут-с не стесняясь. И это истинные добрые христиане. Да, позвольте вас спросить (и он нагнулся к Боровикову), граф К. берет-с или нет? Как вы полагаете?

— Ну, это известный хапуга.

— А гр. П…?

— Не знаю!

— А я так знаю-с. Вы, может быть, не слыхали истории, отчего пострадал К., директор гранильной фабрики, а я знаю-с. Оттого, что у супруги графа изумруды оказались крупнее, чем у графини N.

— Не может быть!

— А позвольте вас спросить, Вр — берет? — Да-с, берет не скрываясь. Еще третьего года ему прислал пароход главноуправляющий заводами У… горного хребта и назвали оный пароход Вр—. По поводу сего еще случился анекдот: когда этот пароход спускали на Неве, то пароход с разбегу врезался в глинистую мель. А светлейший, который при этом присутствовал и говорит: вот, смотрите, смотрите, Вр — в глинку врезался!

— Ха! ха! ха!

Но мне вовсе не было смешно, я помню, напротив, в глазах явилась весьма печальная картина. «Как, подумал я, — неужели даже всесильная воля Государя бессильна искоренить это взяточничество, которое сверху до низу, из конца в конец покрывает и опутывает несчастную Россию. Все в руках взятки, и мое дело точно так же зажато теперь в руках этой всесильной гадины, которая полновластно царствует и правит целой громадной страной… Тяжело! Невыносимо тяжело!»

— Да что же, господа, — сказал Боровиков, — мы все рассуждаем о неподобающем предмете. Что мы за бессребреники собрались тут философствовать. Ну берут, так берут! Ну их к зеленому к… под шанцы! У нас ведь реванш!

— Да! да! Реванш, — встрепенулись все. — Иван Петрович, не угодно ли?

И Струпиков торжественно подошел к ломберному столу, где уже лежали карты и мелки, расстегнул сюртук, вытащил толстый бумажник, и все приступили к делу.

XXXI

Я незаметно вышел вон.

В последнее время на меня опять нашла непроходимая тоска, с которой невольно должно было мириться.

«Чем кончится следствие и когда я увижу мою добрую Лену?» — спрашивал я себя.

Машинально, по привычке, я пришел на крепостную стену, сложенную из плитняка, сел, свесив ноги вниз, и стал смотреть вдаль, на дорожку, которая спускалась с горы. По ней привозили нам почту из главного штаба.

Сухой ветер поднимал пыль и сдувал пожелтевшие листья чинар. По дорожке медленно тянулись какие-то арбы. Их вели солдатики. Впереди обоза ехал офицер на вороной лошади.

Недалеко от меня на стене стоял наш вахмистр Фердусенко.

— Что это за обоз? — спросил я его.

— А эвто, ваше — благородие, едуть к нам за порохом с Грозной. Пороху там не фатат, так за порохом едуть.

Я дождался, пока обоз въехал в крепость и пошел к себе. Осенний день быстро клонился к вечеру. Уже смеркалось.

Я жил в небольшой плетеной хижинке, обмазанной глиной. Я нанимал эту хижинку у одного казака за 3 рубля в месяц.

Хатка моя была из плитняку, с плоской крышей, обмазанной известкой, и, по правде сказать, комфорт моего помещения был весьма плохой: меньше десяти квадратных аршин, складная, поломанная кровать, которую я приобрел по случаю, простой стол и три подержанных стула, которые я купил у одного армянина. Из этой рухляди делали исключение только два кавказских ковра и медный умывальник. Должно сказать, что эти восточные умывальники составляли предмет конкуренции между нашим офицерством, и за них платили крайне дорого.

Повалявшись с часок на постели и не зная, что с собой делать, я отправился к майору Лазуткину, у жены которого обыкновенно собирались наши крепостные дамы.

На дороге я встретил подпоручика Красковского, очень хорошего малого, всегда готового делить со всякими и горе, и радость.

— Куда бредешь повеся нос? — спросил он меня.

— Иду к Марье Александровой хандру размыкать.

— Обедать там будешь?

— Может быть.

— Ну и я приду. У Боровикова идет гомерическая игра. Приехала какая-то комиссариатская крыса.

— Я был там.

В это время к нам подошел офицер, которого я встретил во главе обоза с арбами. Это был молодой человек лет 22–23, красивый, смуглый, с небольшими черненькими усиками.

— Господа, — спросил он, — не можете ли указать, где квартира капитана Боровикова?

— Как же, как же… С удовольствием даже провожу вас, — вскричал Красковский и двинулся по улице. Я пошел вместе с ними, собственно потому, что девать себя было некуда.

XXXII

— Вы, кажется, из Грозной приехали?

— Да. Позвольте познакомиться. Поручик Квашников.

— Очень приятно. А это у нас сосланный, — указал на меня Красковский и назвал мою фамилию.

— Ну, что у вас там? Ничего не слыхать?

— Ничего! А вот у вас, кажется, того… собираются.

— Н-нет. Помилуйте… мы здесь живем, как у Христа за пазухой.

— Нет, серьезно. Я слышал, что на вас собираются сделать нападение, что даже комендант крепости доносил об этом в штаб, но оттуда ответили, что им лучше известно, и что никакого нападения не будет.

— Это Анфилатыч доносил? Ха! ха! ха! Помилуйте, разве можно верить его донесениям.

— Я не спорю. Может быть и нельзя. Но штаб вообще не верит никаким донесениям, а вы согласитесь, что нельзя же отвечать так: мы-де лучше вас знаем! Вы здесь живете: кому лучше — вам или штабу — знать, что делается кругом вас.

— Это совершенно верно. Но донесение Анфилатыча… Ха! ха! ха!

— Может быть, оно и неверно, но знаете ли… Я вот послан за порохом. И, признаюсь, сам напросился на это поручение, но… я подожду еще порох везти. Потому, во-первых, что порох вообще лакомая вещь, а во-вторых, у меня есть основание предполагать, что все равно нападение будет сделано если не на обоз, то на крепость.

— Помилуйте! Целых десять лет, больше десяти лет стоит крепость спокойно. Никто, ниоткуда…

— А вдруг?!

— Да у нас даже пушек нет. Не знаю, с пяток каких-то наберется, старых, без лафетов. Да и главный артиллерист наш, командир артиллерии Глушков, и глух, и сед, и ничего не смыслит.

Квашников остановился и молча указал на вершины гор, которые прилегали к нашей крепости.

Крепость стояла на широкой холмистой площадке, на полугоре, а на вершинах гор чуть-чуть белели в сизом тумане два-три аула.

— Разве это мирные аулы? — спросил Квашников, указывая на вершины.

И как бы в ответ на это из одного аула вылетел белый дымок, и вслед за ним послышался глухой слабый звук выстрела.

Из другого аула выехала толпа горцев и тихо, как-то таинственно проехала в соседний аул.