Шрифт:
Закладка:
– Ой, – охнула Катя, – неужели решилась на подтяжку?
– Ха! А что тут такого?! У меня бойфренд молодой, я должна соответствовать.
– Заеду, обязательно. – Катя потерла лоб телефонной трубкой, соображая, когда свободна. – В среду!
Да, работу в роддоме Татьяна и впрямь провела титаническую: достаточно приличный ремонт, везде идеальная чистота, цветы по всем коридорам, навстречу спешат улыбающиеся сестрички. Когда здесь служила Катя, все выглядело совсем по-другому: облупленные грязно-розовые стены, рваный линолеум, нянечки в застиранных халатах с вечными швабрами, пахнущими помойкой.
Молодец Татьяна. В конце концов, она делает большое дело, старается для людей. А что по ходу ломает жизнь отдельной семьи – это уж она сама себе судья. Может, именно этот служебный роман дает ей силы на такие свершения. Что перевесит? И где то мерило, и где тот судья? Катя много общалась с людьми. Самые строгие судьи – мы сами. В итоге остаемся со своей совестью один на один.
Татьяна танцующей походкой выпорхнула из-за стола.
– Ну как? Блеск?!
– Да, – только и смогла проговорить Мельникова.
– Что, язык проглотила? То-то же. Мой меня еще не видел. Где-то там с детьми на плотах ездит. Бедный человек. Ты представляешь, как ему туго приходится: вместо того, чтобы по зову сердца в красоте да в благолепии, он тащится на эту вонючую реку, да еще с двумя сопливыми ребятишками. Человек долга! Катька, я его обожаю. И за эту речку-вонючку еще больше.
Татьяна провальсировала мимо Кати.
– В движении смотри, в движении. Никаких швов, а?
– Да-а, – опять протянула Катя.
А что ей еще оставалось говорить? То, что Татьяна осталась той же Татьяной, с тяжелым задом, мускулистыми руками и странными завитушками на голове?
– А шея? Нет, ты на шею посмотри! – Таня встала боком, выпятив достаточно большой живот. – Ты видишь? Десять лет точно долой! Или пятнадцать?
– Или! – подтвердила Катя.
– По коньячку не предлагаю: доктор просил пока не усугублять, антибиотики еще пью. Знаешь, не все гладко прошло. На второй день затемпературила, краснота пошла. Думаю, заражение они мне внесли, иначе с чего? И эти полудурки сразу забегали, забегали. Ну, сама знаешь, как это у нас бывает: сначала напортачат, потом исправлять давай. Думала, все, Бобик сдох. А ниче! Оклемалась! И вот она, вторая молодость!
Катя вспомнила про Татьяну через месяц: поняла, что та куда-то пропала, не звонит. Так что нужно было все же сделать звонок, из вежливости.
– Да? Что тебе? – сухо проговорила в трубку Татьяна. Катя опешила от такого приема.
– Говорить не можешь? Не одна в кабинете?
– Почему, – усмехнулась Татьяна, – одна. Только что говорить-то?
Катя, поперхнувшись, произнесла:
– Ну ладно, тогда пока.
Через пять минут Татьяна перезвонила:
– Обиделась? – И, не дождавшись ответа: – Козел нищий. Просто козел. Заявление написал, представляешь, об уходе. Вот и пусть в дерьме своем моется.
– Таня.
– А что Таня?! Я для него тут все понастроила, против совести своей шла! «Славик – гений». Какой там гений?! Видали и получше. А он приперся из своей деревни, посмотрел на меня так и говорит: «К чему ты это все?» Причем посмотрел так с жалостью, представляешь! «И вообще, я решил свою жену больше не обманывать. Рассказал ей все, она меня простила, поняла, что я это все ради нее делал». Представляешь?! Урод! Оказывается, он все ради нее делал. А я ради кого тогда?! Тоже, что ли, ради нее?! Идиоты! Пригрела семью гаденышей на своей груди! – Она орала так, что Катя испугалась, не лопнули бы у Татьяны свежие пластические швы.
– Таня, – Катя пыталась вставить слово, но женщину все несло и несло.
– В общем, ты, это, больше не звони. Чего придуриваться? И говорить нам вроде и не о чем.
А ведь у Татьяны была самая что ни на есть любовь. Только уж больно односторонняя. Вот что из этого выходит: значит, нельзя так, не по-человечески. Почему же Катя пытается все свалить на свой бедный разум? Сделать его во всем виноватым? Да нет, еще слишком мало прошло времени, она просто не привыкла. И потом, все ей что-то чудится недоброе в холодном взгляде Андрея. Просто Кай из «Снежной королевы». Руки ледяные, взгляд неживой, манера говорить – бесстрастная. Только кто сказал, что это обязательно плохо?
Лучше, что ли, как Ефим, у которого все горячее – и приветы, и поцелуи, и Ваня с Маней?
Может, провокацией к этому кошмару как раз и стал Ефим? Именно после того свидания Катя стала замечать странности в поведении Андрея.
36
Ефим заказал столик в хорошем рыбном ресторане на Тверской. Как всегда, весь гладкий, лощеный. Слегка, правда, поправился, но его это ничуть не портило. Темная рубашка, яркий шейный платок, нарочито дорогие часы. Что он про них Кате рассказывал в прошлый раз? Не то брильянты там, не то сапфиры. Или это стекло сапфировое? Катерина не очень во всем этом разбиралась. Но, по-видимому, стоили часы недешево.
Мельникова с удовольствием огляделась по сторонам.
– Я тут ни разу не была.
– А где ты была? И вообще, что ты, Кать, в жизни видела? Делаешь, понимаешь, свои аборты…
– Ефим, – строго прервала его женщина, – прекрати немедленно.
– Все, молчу, молчу, – миролюбиво согласился Фима. – Только еще быстро анекдот на эту тему: «Доктор, я беременна, а ребенок лежит как-то не так». – «Национальность?» – «Еврейка». – «Выкрутится!»
Катя не удержалась от улыбки.
– Ладно уж, просто я подумал: ты тут киснешь – надо тебе перебираться ко мне.
– Вот прямо к тебе?
– Конечно, что юлить! Тебе сколько лет, сорок три?
– Ну почему же сорок три? Тридцать девять!
– Еще лучше. Да я так и думал, что на самом деле меньше, просто считать неохота было. Катя, ты прекрасно знаешь мой город. Красавец, Кать, красавец. Один музей «Мерседеса» чего стоит.
– Ты же не в музее «Мерседеса» живешь.
– Это упущение, да! Дом свой я тебе не показал. Так ты же знаешь, там у меня Инна транзитом пребывала – то туда, то оттуда. Я ей сто раз говорил: «Ну к чему ты ходишь с этим чемоданом? Смешно!» – «Это, – отвечает, – будет тебе уроком». – Ефим от души расхохотался. – Представляешь, она мне уроки задавала. Чтоб я решения находил, ага! Сумасшедший дом! А в последний раз я замок новый врезал. Она приперлась со своим чемоданом, а дверь-то не открывается. Она и так, и этак. А все! Поезд ушел.
– Так придет еще поезд. Я, Фим, эту историю года три
