– Бог благословит вас, док! – сказала она.

На лице у нее читалось облегчение; выходя за двери, Паула добавила:

– Здесь я себя чувствую дома.

И тут я осознала, что наркотики – не единственная ее зависимость. Она стала зависимой от ощущения безопасности, которое давала ей тюрьма. И это было невероятно грустно.

Глава двадцать третья

В основном работать в Бронзфилде приходилось только в медицинском блоке: вести терапевтический прием и осматривать новоприбывших. На срочные вызовы в жилые блоки меня срывали в самых крайних случаях: обычно с этим справлялись медсестры. Дежурство по будням продолжалось с 9:30 до 16:30 (хотя я никогда не успевала все закончить к этому времени) либо до 21:00, если включало в себя вечерний осмотр новичков. Работа была разнообразная, временами утомительная и эмоционально тяжелая, но, вне всякого сомнения, по-настоящему благодарная. Со мной вместе трудились еще пять врачей, и дежурила я в среднем три раза в неделю.

Первым делом в начале смены я осматривала резидентов в отделении наблюдения и ухода или в медицинском блоке, меняя порядок обхода через день. После этого начинала прием тех, кто записался к врачу, а также заключенных, прибывших накануне поздно вечером, когда обычный прием уже был закончен. Если новички поступали с абстинентным синдромом, к ним даже после девяти вечера вызывали врача, но лишь для того, чтобы выписать необходимое лекарство, а подробный осмотр откладывался до следующего дня.

Вторая половина дня в основном была посвящена рутинной работе – внесению информации в компьютер, оформлению медицинских карт и повторных рецептов.

Несмотря на загруженность, было приятно, что женщины охотно общаются со мной. Их истории казались мне завораживающими, иногда трагическими и почти всегда слишком шокирующими, чтобы по-настоящему их осознать. Для многих я стала «жилеткой», в которую они могли поплакаться, но нисколько не сожалела об этом. Напротив, мне было интересно их слушать, и я всегда жалела своих пациенток. Временами мы от души смеялись вместе, особенно когда они использовали выражения (обычно крайне грубые), которых я ни разу не слышала раньше.

Страх относительно работы в женской тюрьме оказался необоснованным. Женщины приняли меня с первого дня, и мне льстило их доверие. Самое приятное, что мне доводилось услышать после консультации, было: «Спасибо, что не осуждаете».

Некоторые были очень одиноки и напуганы, но большинство тех, кто оказывался в тюрьме часто, охотно болтали и шутили со мной. Поразительно, сколько женщин говорили, что в тюрьме они чувствуют себя спокойнее, чем дома. Одна такая заключенная, 7 лет прожившая с мужчиной, контролировавшим каждый ее шаг, сказала, что в первую ночь в тюрьме испытала давно забытые ощущения безопасности в собственной постели! Еще одна утверждала, что в тюрьме к ней вернулось чувство свободы, ведь там не было мужчины, державшего ее под неусыпным контролем целых 20 лет.

Ужасно, невозможно! Вскоре я поняла, что значительное число женщин в тюрьме – сами жертвы, и это особенно потрясло. Их истории о жестокости, насилии, избиениях, физическом и психологическом контроле были поистине страшными.

Перед тем, как приступить к работе, я беспокоилась, что женщины могут решить, будто я из привилегированных слоев, не их поля ягода, подумают, что мне не понять их обстоятельств. Факт их доверия очень воодушевлял.

Преступления, за которые они сидели, зачастую были прямым результатом домашнего насилия. Я неоднократно слышала рассказы о том, как они убили своего партнера после многих лет издевательств с его стороны, чтобы защититься самим и спасти детей. Бесчисленные женщины, подобно Пауле, описывали, как попали в замкнутый круг наркозависимости и преступлений, начавшийся с того, что их изнасиловали. Воспоминания об этом так их терзали, буквально заставляя прибегать к наркотикам в попытке заглушить боль, убить время, стереть память. Другая крайность – они наносили себе увечья. Или хуже: пытались покончить с собой – очень многие заключенные имели на своем счету одну или несколько попыток суицида.

В апреле 2017 года мне предложили вести прием в кабинете по лечению зависимостей в первом жилом блоке. Это означало столкнуться лицом к лицу с последним из моих внутренних демонов, и, хотя я обладала достаточной квалификацией, совсем не хотелось взваливать на себя этот груз. Дело в том, что раньше я сталкивалась с зависимыми пациентами только в приемнике, в тот момент, когда они чувствовали себя совсем плохо из-за симптомов абстиненции. Некоторые старались вести себя вежливо и адекватно, но многие держались очень грубо, озлобленно, раздраженно и желали только одного – скорее получить лекарство, от которого им станет легче. Я понимала это и сочувствовала им, но, честно говоря, не очень-то стремилась работать с распоясавшимися и озлобленными заключенными.

Я удивилась, когда поняла, что эта работа мне нравится: очень быстро стало ясно – большинство женщин, оказывавшихся на приеме, чудесно держатся, когда не мучаются от абстиненции. Их истории были жуткими и печальными, но в то же время очень трогательными и поучительными. С каждым днем я узнавала все больше о физической и эмоциональной зависимости от наркотиков.

Одна очаровательная дама по имени Андреа объяснила, что героин для нее – нечто вроде теплого одеяла, благодаря которому она чувствует себя в безопасности, под защитой.

– Как будто ешь «Реди-Брек».

– «Реди-Брек»? Кукурузные хлопья? – переспросила я.

– Ну да. В рекламе говорится, что от них все светится внутри. Помните: там люди их едят и начинают светиться? Это чувство тебя убаюкивает, обнимает, успокаивает. Никакие демоны не страшны, если принять героин. Он придает сил. Становится твоим лучшим другом. Он и мать, и отец – все члены семьи в одном, и все рядом с тобой. Вот что такое героин. Все проблемы, депрессия, тревожность словно убраны в долгий ящик. Можно спокойно посматривать на них издалека и думать, что они как-нибудь сами разрешатся, – так действует героин. Он меняет отношение к жизни. Все становится другим, не таким, как есть.

Она поглядела на меня своими запавшими глазами.

– Дает жизнь, которой у тебя никогда не было.

Слова ее повисли в воздухе, полные трагизма. Она явно умалчивала о чем-то, о причине, по которой стала принимать наркотики. С Андреа наверняка произошло нечто ужасное. Она была совсем худая, с испуганным взглядом. Сидя напротив меня, казалась настолько изможденной, словно из нее высосали все жизненные соки.

Я ободряюще ей улыбнулась.

– Сколько лет вы употребляете наркотики?

Андреа заложила за ухо прядь спутанных светлых волос: корни были грязные, кончики – сухие и посекшиеся, да и вообще волос осталось совсем немного.

– Двадцать пять лет, – тихо сказала она, – хотя бывали