луны. По его версии, мы можем прождать появления дома ещё месяц. Этим он нам, конечно, немного испортил ожидание. Потом решили, что скоро всё и так будет ясно, к чему спорить. До часа ночи оставалось тридцать минут. Я заметила, что здесь, в лесу, намного тише, чем в других местах, птиц почти не слышно. И это не умиротворяющая тишина, а настороженная.

Воздух перед нами засветился. Первые лучи уже стали вырисовываться прямыми конструкциями крыши, стен. Зрелище просто великолепное. Сказочное. Лучи торопятся, обгоняют друг друга, складываясь в сияющий дом. Потом дом начинает темнеть, начинает различаться структура материалов, из которых он сделан, вспыхивают жёлтым светом окна. И тут мы понимаем, какую ошибку мы сделали, сев позади дома. Место, конечно, хорошее, но видна только задняя часть дома, а крыльца не видно. Дом ведь стал плотный, деревянный. Я ойкнула, Илья понял первый нашу ошибку, потому что заскользил, прячась за ветками, к углу дома, откуда он сможет увидеть крыльцо и дорогу, ведущую к нему.

А я вдруг почувствовала, что тоже продвигаюсь к дому, вернее он меня затягивает. Хоть я и поняла, что это только мысленно, но всё равно, у меня не было желания подлетать к нему, а тем более попасть внутрь его. Я попыталась сопротивляться, но всё равно летела к нему, словно мотылёк на огонь. Я перелетела через крышу, по пути заметив, что крыша была худая, и почти на половине одного её ската отсутствовал рубероид, потом я пролетела мимо ржавого козырька, и очутилась внутри общежития.

Свет в общежитии был тусклый, но ровный, нигде не было тёмных углов. А чем, собственно, освещается длинный коридор? Лампочки, без плафонов, свисали с потолка, но они не давали света. Свет вокруг меня просто был. Желтоватый. Да, мрачно здесь. Деревянный пол был сколочен из широких досок, с облезшей краской, из — под которой выглядывало грязно — коричневое дерево. Стены коридора до уровня глаз были окрашены синей краской, которая в некоторых местах облупилась, из сколов виднелись белые пятна шпатлёвки. Верх стен и потолок были жёлтые, и было непонятно, то ли побелка стала жёлтой от старости, или это освещение его так выкрасило. Коридор шёл в обе стороны от тамбура, и в нём было двенадцать дверей, по шесть с каждой стороны. Двери располагались по обеим стенам коридора, по три вдоль стены. Прямо напротив входной двери стоял старый облезлый письменный стол с одной тумбой. А рядом стоял круглый деревянный стул. Стоял, это не совсем верно сказано. Стул лавировал всего на одной передней левой ножке, а остальные три ножки висели в воздухе. Будто кто-то его держал. А ещё, в воздухе точно так же висели некоторые мелкие предметы, один карандаш, насколько бумажных листков из отрывного календаря, ключ, тапок, газета. Мне казалось, что я попала в невесомость, например, на космический корабль, хотя интерьер был чересчур убогий. И ещё, все контуры предметов казались немного размытыми, словно художник написал картину акварельными красками. Я медленно свернула в левый коридор и поплыла вдоль закрытых дверей. Надо бы посмотреть, что за ними.

Я очутилась в первой комнате, которая у меня была по пути. И мне стало страшно. В коридоре вся обстановка воспринимается как какая-то необычная, загадочная, но от неё мурашки по телу не ползут. А в комнате странность этого места переросла в настоящую жуть. Во-первых, что вначале приковывает взгляд, это окна. За ними не просто темнота, это человеческий взгляд может принять нормально, нас же не пугает ночь за окнами. Но там был яркий красный свет, который горел только за окнами, и стёкла его отсекали! В комнате, как и во всём здании, просто присутствовал жёлтый тусклый свет, и никакого красного отсвета в комнате от окон не наблюдалось. Эта краснота, что буйствовала за стеклом, она не была статична, а закручивалась в водоворот. Словно кто-то размешивал яркую красную краску в банке, и она морщилась, раскручивалась, что-то в ней всплывало яркое, потом оно тускнело, и уходило вглубь. Я еле оторвала взгляд от окон. С обеих сторон окна, вдоль глухих стен, стояли железные койки без матрасов, все покорёженные, с вывернутыми ножками и вздувшимися панцирными сетками. А на стенке, к которой примыкали кровати, были тени от кроватей. И не только от них. На тенях от кроватей кто-то ползал и шевелился! Или лежал, или сидел, или вставал. Я отпрыгнула обратно в коридор. Так как я понимала, что мне нельзя здесь задерживаться, я быстро заскользила по коридору, заглядывая в комнаты лишь для того, чтобы найти то, зачем я сюда пришла. Я заметила, что на кроватях не во всех комнатах были шевелящиеся тени. Я старалась не задерживать на них взгляд, понимая, что, скорее всего, они совершенно безобидны. В комнатах левого коридора крестца я не нашла.

Я перелетела в правый коридор. Снова начала заглядывать в комнаты. Они были совершенно идентичны комнатам левого коридора, но две комнаты были совершенно пусты. Вернее, в них не было кроватей, но они были в какой-то паутине. Паутина была редкая, и сквозь неё просвечивали только стены. Я не хотела узнавать, для кого сплетены эти паучьи ловушки. Я вернулась в коридор. И тут мой взгляд упал на письменный стол. Я сосредоточилась и сотворила себе руку, которой открыла дверку тумбы. Там лежала только одна вещь — цепочка с двумя остроугольными звёздочками. Я потянулась к ней, но меня сначала обожгло, причём всю сразу, а потом оттолкнуло вверх, почти под самый потолок. Такое впечатление, что я задела своей невидимой рукой оголённые провода. Такой опыт у меня был недавно, дома, когда я меняла перегоревшую лампочку в люстре. Я снова опустилась, и направилась к выходу, решив, что видела достаточно, теперь надо быстрее улетать, коли я уж не могу взять крестец.

— Очень торопишься? — Раздался рядом голос — Может погостишь ещё?

Мой полёт к двери закончился. Меня словно пригвоздили к этому месту. Голос был не колдуна, то есть, не мужской. И не очень женский, разве что очень старая женщина со мной говорила.

— Вы кто? — Только и смогла проговорить я.

— А ты готова это узнать? Мою историю в двух словах не скажешь, а ты вон как торопишься. — В голосе я почувствовала какие-то жалостливые нотки.

— Я хочу успеть вылететь отсюда, пока дом не исчез.

— Никуда он не исчезнет, не бойся. Я уже двеннадцать лет здесь.

— У меня нет столько времени. Я могу завтра прийти снова, и вы мне расскажете свою историю. А