Азербайджанские войска вернулись и в Лачинский район. Они пытались перекрыть нам дорогу в Армению, и бои здесь шли очень тяжелые. Ценой огромных потерь армянские отряды удерживали коридор, но он оказался значительно сжат и беспрерывно обстреливался артиллерией. Мне часто приходилось туда ездить, и вокруг машины постоянно рвались снаряды. Горько было осознавать свою ошибку: займи мы в свое время Лачинский хребет – контролировали бы сейчас весь район и даже близко не подпустили противника к этой дороге.

В тот период Верховный Совет НКР не собирался: большинство депутатов воевали в своих районах. А вот Президиум Верховного Совета заседал почти ежедневно – он выпускал обращения к населению, принимал беспорядочные решения и даже объявил частичную мобилизацию: члены Президиума искренне переживали за происходящее и, конечно, хотели быть полезными. Однако все эти меры оказывались запоздалыми и недостаточными и никак не могли повлиять на происходящее, к тому же их было некому осуществлять: мы не успели сформировать соответствующие структуры, так что даже такие половинчатые решения – и те повисали в воздухе.

Азербайджанская армия продолжала наступать, захватывая село за селом уже в Мардакертском районе, и вскоре началось наступление на райцентр Мардакерт. Я ездил туда дважды. Ожесточенные бои за город шли с переменным успехом. Отряды наши воевали героически, но оба раза я возвращался удрученный: я понимал, что личного героизма уже не хватает и нужно многое менять, иначе все потеряем. Велась полномасштабная война с применением артиллерии, бронетехники и авиации, и я отчетливо видел, что победить в такой войне фидаинскими отрядами, с их особой психологией, нельзя. Так мы проиграем войну, зато у нас появится много героев, о которых будут слагать песни.

Все это время я находился на связи с Вазгеном и, конечно, с Сержем, Самвелом и другими командирами. Вазген оперативно перебросил несколько отрядов из Армении. В отчаянии они даже сформировали и направили в Карабах отряд бойцов, называвших себя «смертниками», но тем не менее доминирование противника продолжалось.

Начались авиационные налеты. Жители Степанакерта, не успев перевести дух после недавно прекратившихся артиллерийских обстрелов, снова вернулись в подвалы. Каждый день город бомбили, причем Азербайджан начал массово использовать шариковые бомбы, запрещенные к применению против мирного населения международными конвенциями. Такие бомбы представляют собой бочку, из которой во время падения рассыпаются шарики. Снаружи каждого шарика – керамическая оболочка, напичканная мелкой картечью, и, когда шарик взрывается, картечь разлетается во все стороны, поражая огромную площадь. Случалось, что какой-нибудь из шариков попадал на дерево и, затормозив в листьях, не взрывался; если такие шарики находили, то обезвреживали и делали из них сувениры.

От разрывов шариковых бомб в окнах оставались дыры. В Степанакерте уже давно затягивали окна полиэтиленовой пленкой вместо стекол, и после очередного авианалета можно было по оставшимся в ней дыркам подсчитать число попаданий. Я считал: обычно на каждом окне их оказывалось пять-шесть…

Как-то раз мы сидели у меня в кабинете и разговаривали с приехавшим из Еревана Зорием Балаяном, когда начался очередной обстрел. Зорий, услышав грохот взрывов, решил открыть окно и посмотреть, что происходит. Я еле успел его остановить, сгреб в охапку: «Давай ложись, быстро!» Он попытался сопротивляться: «Да что такого-то? Что может со мной случиться?» Почти силой заставил его лечь на пол, в укрытие, за колонну: «Да нельзя перед окном стоять, вы что? Это же не игра!» После налета, когда все стихло, говорю: «А теперь подойдите и посчитайте, сколько там дырок». Кажется, их оказалось штук десять, и некоторые – как раз в том месте, где он только что стоял. Зорий сразу же посерьезнел и перестал со мной спорить. Мы выглянули из окна – прямо на мостовой лежал человек. Видимо, перебегал улицу во время бомбежки и его ранило. Мы выскочили, погрузили пострадавшего в мою машину, и водитель отвез его в госпиталь. К счастью, ранение оказалось легким.

Подобных историй в эти годы происходило много, мы к ним привыкли и воспринимали как ежедневную рутину.

Степанакерт наводнили беженцы из захваченных армянских сел Шаумяновского и Мардакертского районов. В здании исполкома, где располагался мой кабинет, все коридоры заполнились людьми. Ночевали они там же, на полу, идти им было некуда. За некоторыми родственники из Армении присылали машины, чтобы вывезти их через Лачинский коридор к себе. Многие уходили в Армению пешком. По дороге из Степанакерта в Ереван тянулся сплошной поток беженцев; грузовики, даже телеги, заполненные всевозможным скарбом, двигались вперемежку с людьми, бредущими с тюками за спиной. Начался массовый исход. Райцентр Мардакерт удержать не удалось. Остановили наступление азербайджанцев лишь у села Кичан в долине реки Хачен. Под нашим контролем осталось только четыре села района, расположенных в той же долине.

Позиции азербайджанцев находились всего в паре километров от монастырского комплекса Ганзасар. Монастырь постоянно обстреливался с вертолетов неуправляемыми ракетами. Одна из них не разорвалась и долгое время торчала из монастырской стены, пока саперы ее не обезвредили. Настоятель Ганзасара, в рясе и с автоматом в руках, был готов лично защищать его.

Противник вел тяжелые наступательные бои, бросая на фронт все новые и новые силы, и нес большие потери в технике и живой силе.

В Аскеранском районе линия обороны прошла возле села Ханабад, всего в двух-трех километрах от райцентра, практически разрушенного азербайджанской артиллерией. В этом героическом селе всю войну жили люди, никто из него не уехал, несмотря на беспрерывные жесточайшие обстрелы. В те дни я туда ездил, и увиденное меня поразило. В домах жить было невозможно, и все перебрались в колхозные гаражи, расположенные на защищенном склоне холма на окраине села. Жили все вместе, общиной, как в казарме, для детей оборудовали отдельную секцию. Организовали все очень четко, почти по-военному. Иногда, если не хватало чего-то из нужных вещей, кто-нибудь с риском для жизни отваживался на короткую вылазку домой и тут же возвращался назад. Когда я приехал, мать командира сельского отряда самообороны Санасара, колоритная женщина, в больших котлах готовила еду на все село. Вокруг рвались снаряды, а тут, вопреки всему, было по-домашнему уютно и тепло: женщина варит еду, да еще и детвора вокруг. Я остался с ними на ужин. Поговорили об обстановке с бойцами, шутили, рассказывали свежие анекдоты.

В соседнем Храморте у жителей не нашлось укрытия от обстрелов, и им пришлось покинуть село. Когда позднее мы освободили его, там не уцелел ни один дом, от всего села остались только камни и пыль. Никакого стратегического значения эти населенные пункты не имели, но их безостановочно обстреливали из Агдама. Под огнем оказались Аскеран, Ханабад, Храморт, другие села, до которых