сказала я, – цыплята гораздо теплее, чем небеса.

– Для слабых душ! – отрезала её высочество. – Ну, к чему нам стоять тут! Пойдём же наверх, я покажу тебе горы!

Мне ничего не оставалось, как пойти за ней.

Тхарайя

Яблоня ходила по моему замку, словно по моему сердцу – я всё время об этом думал. Мечтал о ней, как подросток, смеялся над собой – но ничего не мог изменить.

После нашей встречи в нижнем зале Молния притащила её в библиотеку – Нут привела туда и меня, когда Яблоня рассматривала старые манускрипты с цветными миниатюрами. Я стоял за резным книжным шкафом, стараясь не дышать, забыл, зачем сюда пришёл, – смотрел на неё, как на редкую птицу, которую выслеживаю на охоте и которую нельзя спугнуть. Смотрел, как она подносит картинки к свету, льющемуся из окна целым потоком, как улыбается, как кутается в голубой платок, слушает резкую болтовню Молнии. Смотрел на её позу настороженного чуткого оленёнка, на её кроткое личико, золотое от солнечных бликов…

Сбежал, как попавшийся воришка, когда показалось, что её евнух что-то услышал и вот-вот обернётся. На лестнице еле удержал сердце; было смешно и немного грустно.

Где она была раньше?

Ах да, раньше она была ребёнком. Маленькой девочкой, где-то там, в далёких холодных странах. Счастливы северяне: их женщины прекрасны. Горевать царевичу за холодными морями: должно быть немыслимо обидно, когда жемчужина такой чистоты, обещанная тебе, попадает в другие руки. Будь благословенна, Нут, слава тебе!

Мальчишеские мысли… Разве я прежде не видел женщин!

Женщины-ашури похожи на кровных ашурийских кобыл: вороные, глянцевые, статные и жёсткие, с нервными точёными лицами, с непредсказуемым и горячим нравом. Царевна-ашури хранит стилет с позолоченной витой рукоятью в шкатулке с любимыми украшениями – и этот стилет очень может войти тебе под ребро, если не обережёшься. Низость презирают, измены не выносят, их душа, в сущности, тоже стилет: жестка, остра и непреклонна. Их тела пахнут корицей; их страсть, если повезёт её вызвать, пахнет степным мёдом. С ними я никогда не чувствовал спокойствия и безопасности – даже с сёстрами.

Женщины-аглийе… Вот интересно: часто они такие, как Молния, или это лично мне не повезло? Движется резко, говорит громко, в манерах похожа на юношу – её тело отталкивает меня, не говоря о душе, а ведь она считается красавицей…

Женщины-нугирэк мягки, веселы, любят улыбаться. С ними легко, они мастерицы рассказывать сказки и напевать песенки. В их руках всё время какое-нибудь милое рукоделие: нитка бисера, вышивание, тонкие ремешки для плетения… В ночных утехах они так же уютны, как днём. Вот если бы они были хоть чуть-чуть красивее, добрые толстушки, покрытые родинками, с узкими глазками и крохотным носиком между круглых щёк! Мне нравятся нугирэк, они наши союзники, и я всё делаю для нерушимости союза и мира – но при самых добрых отношениях с ханом нугирэк ни за что не возьму себе смешливую пышечку Хеадат, его младшую дочь. Славно, что хан не настаивает на этом. Хеадат должна быть счастлива с узкоглазым бритым кочевником – к чему ей делить горе со мной!

Я был ещё совсем молод, когда столичные купцы привезли мне рабыню из Великих Песков по ту сторону Рубежных гор. Там, в Песках, стоит сказочный город Саранджибад, белый и розовый, а рядом с ним, на высоком берегу Жёлтой реки, похоронен великий пророк Муани, чьи слова прожигали души, а стопы оставляли оплавленный след на камне. Она, сказали мне, родилась в Саранджибаде, эта красавица с громадными очами и длинными пальцами, тихая, как песок, с бесстрастным и томным личиком. Тайна песков слишком сложна для меня – я так и не понял ни её души, ни её страстей. Может, Нут из прихоти разлучила нас слишком быстро, когда прекрасная Айнолл умерла от лихорадки – а может, милосердная Нут просто освободила её душу от меня… не ведаю.

И царевна с севера. Спокойная мудрость – и детская застенчивость. Бесстрашие и способность доверять. Наивность и весёлость. Открытое личико, золотые косы и золотистое тело. Две шестёрки на костях – я хочу её, услышь, Нут! Как странно думать о том, что меня всю жизнь окружали женщины. Женщины, восхищающиеся мной, цепляющиеся за меня, за мою гранатовую кровь, за будущий венец. Женщины, презирающие меня, ненавидящие за кровь аглийе, за собственную бездетность. Женщины, пытающиеся вырвать свой клок власти. Воюющие женщины, солдаты ночных покоев, ранящие неглубоко, но постоянно. Маленькая жестокость, большая и неотвязная ложь – иллюзия женской красоты и любви… с женщинами ничего нет, кроме ночных забав и дневных боёв. А лучше бы – воевать лишь с врагами, услышь, Нут!

Я видел, как она разговаривает с Молнией. Все женщины, которых я оставил жить в Гнезде и которые считаются свитой моей жены, заискивают перед ней в глаза и смеются заглазно; маленькая Яблоня обращается к моей бесноватой воительнице как к ребёнку, с добротой и глубоким пониманием. Не хихикает, не ехидничает, не лебезит. Молния слушает её, услышь и ты, Нут!

День с раннего утра пошёл наперекосяк. Молния вздумала её обижать и с этой целью подняла стражу – иногда я весьма досадую, что её гранатовая кровь даёт ей кое-какие права. Да, я бы тут же сорвался бежать и защищать евнуха Яблони или её ручного мышонка – но она справилась сама, справилась, как старый дипломат, легко и никого не впутывая. Северяне хорошо учат своих женщин. Вероятно, овдовевшая северная государыня некоторое время может заниматься делами, опираясь на подрастающих сыновей и советников покойного мужа, а государыня, чей супруг покрыт гранатовым венцом, сама даёт дельные советы – со своей стороны, с тёмной стороны, где только странный и парадоксальный разум женщин, созданный волей Нут, разум, похожий на цепь озарений.

Я принимал гонца от государя аглийе – и было тяжело сосредоточиться на его словах. Я сам отправился вместе с патрулём облетать горы – лишь бы не оставаться в замке, по которому ходит Яблоня, и не наделать глупостей уже днём. Я возлагал большие надежды на вечер – а вечером, когда я вернулся из полёта, Керим сообщил мне о своих собственных планах.

– Я собираюсь разговаривать с Костром, – объявил он. – Если мой господин желает взглянуть, как страх полёта сгорает в Костре, так он и может посмотреть на это. Я почему говорю господину – потому что господин любит смотреть, как я говорю с Костром, если ещё не разлюбил.

Разумеется, я желал.

Керим с давних времён ходил