Шрифт:
Закладка:
А вот что на самом деле существовало, причем повсеместно, так это налог, который крестьяне должны были заплатить своему сеньору за право вступить в брак по своему выбору. Причем во многих странах это распространялось не только на крестьян. Горожане платили феодалу или городским властям, дворяне — своему сеньору или королю.
Платили за право вступить в брак. Или за право не вступать в брак, хотя уже пора бы по возрасту. Или за право вдов не вступать в повторный брак. Здесь прослеживается ловкая казуистика — заставить пожениться против воли было нельзя, церковь возражала, зато можно было запретить вступать в брак без разрешения или, наоборот, приказать найти себе жену/мужа. Разумеется, совершенно добровольно, по своему вкусу, но в установленные сроки. А потом заплатить налог на брак. Или альтернативу — штраф за отказ от брака.
В «Черной стреле» все крутится как раз вокруг этого налога на брак, который в Англии приобрел особо гипертрофированные черты и стал предметом спекуляции частных лиц.
Еще раннесредневековые брачные законы говорили, что будущий муж должен дать обещание о вознаграждении за воспитание невесты тому лицу, которому оно причитается, — то есть ее отцу или опекуну. Впоследствии в эту систему опекунства и вознаграждения за него были включены и мальчики.
Имущество несовершеннолетних богатых наследников обоего пола находилось под опекой — чаще всего кого-то из их родственников, утвержденных королем, но иногда и просто какого-нибудь королевского любимца, которого он хотел поощрить. Этот опекун кроме всего прочего имел право устроить брак своего подопечного. За что получал деньги — вариант того самого налога.
Право на организацию брака было чем-то вроде актива, ценных бумаг, его можно было продать, подарить, завещать. К тому же его можно было использовать несколько раз. Именно поэтому богатых наследников спешили сочетать браком еще в очень юном возрасте — если повезет, те могли быстро овдоветь и из-за своего несовершеннолетия вернуться под опеку. А это значит, их можно было снова продать и снова получить за это деньги. Собственно, в этом и причина ранних браков аристократии — если опекуну есть возможность получить деньги и за двухлетнюю девочку, зачем ждать, когда ей исполнится четырнадцать?
Конечно, эти законы о праве на организацию брака вступали в конфликт с церковным правилом добровольности. И бывали даже случаи, когда молодые люди, повзрослев, обращались в суд и добивались аннулирования брака по причине принудительности. Но, во-первых, так делали далеко не все, а во-вторых, получить с опекуна деньги обратно было даже сложнее, чем аннулировать сам брак, поэтому игра стоила свеч.
Если подопечные были достаточно взрослыми и самостоятельными (а такое бывало, потому что опекунство нередко длилось до 25 лет), они могли попытаться как-то переиграть опекуна. Например, выкупить у него свое право на вступление в брак за большую сумму, причем иногда это делалось уже постфактум, в качестве мирового соглашения с обманутым опекуном. Такие случаи бывали даже с очень высокопоставленными особами, вплоть до королевских.
Например, Жакетта Люксембургская (1415–1472), дочь графа де Сен-Поля, одного из крупнейших феодалов Бургундии, вышла замуж за герцога Бедфорда, брата английского короля. После его смерти она унаследовала в качестве вдовьей доли треть его земель, и ее опекуном стал сам король. Но она неожиданно без его разрешения вышла замуж за небогатого и незнатного Ричарда Вудвилла. За это ей пришлось заплатить штраф в астрономическую по тем временам сумму в 1000 фунтов. Впрочем, потом они с королем помирились, и Жакетта жила долго и счастливо, ее дочь от Вудвилла, Элизабет, вышла замуж за следующего короля, Эдуарда IV, а внучка — за Генриха VII Тюдора.
Другой громкий случай произошел позже, с ее правнучкой — принцессой Марией Тюдор, сестрой Генриха VIII. Она вышла замуж за престарелого французского короля Людовика XII, овдовела и поспешно, чтобы ее не успели просватать еще за кого-нибудь, обвенчалась с красавцем Чарльзом Брэндоном, который к тому времени успел поменять уже нескольких невест и жен, от каждой из которых получил немалую прибыль. Король Генрих VIII был разгневан, но в итоге удовольствовался штрафом и возвратом приданого Марии.
Вернемся к «Черной стреле» — сэр Дэниэл, опекун Дика Шелтона, похитил леди Джоанну, чтобы получить право и на ее опеку, а потом поженить двух своих подопечных и получить с этого двойные бонусы. Ничего личного, только деньги.
Я собиралась посвятить эту главу вдовам, но во время сбора материала пришла к выводу, что есть еще несколько категорий женщин, которых стоило бы (условно) с ними объединить. Потому что главная особенность средневековой вдовы — это ее свобода в сравнении со всеми остальными женщинами. И в первую очередь свобода от контроля одного конкретного мужчины.
Конечно, вдова продолжала жить в обществе, ее кто-то опекал, она починялась светским властям, слушалась священника, у нее могло быть «начальство» — руководство цеха у ремесленницы, сеньор у землевладелицы. Но над ней не было ее личного господина, властного над ее телом и решающего, как ей жить, то есть ее положение становилось почти таким же, как у мужчин.
Однако, несмотря на то, что подавляющее большинство женщин были девицами, женами, вдовами или монахинями, все-таки кроме вдов были и другие, реже встречающиеся категории женщин, также пользующиеся относительной свободой. Поэтому глава будет посвящена им тоже, а не только вдовам, о которых я к тому же много писала в других своих книгах.
Начнем все же с вдов. В Средние века, как и сейчас, мужчины в основном умирали раньше женщин, а с учетом того, что муж еще и был обычно старше жены, вдов в средневековом обществе было намного больше, чем вдовцов. Тем более что мужчины в большинстве своем очень скоро женились снова, а вот женщины не всегда торопились вступить в повторный брак.
Для начала несколько слов о том, как ко вдовам относилась церковь.
А относилась она к ним с большим подозрением и сомнением, и причин для этого хватало. С одной стороны, как уже говорилось, церковь приветствовала вдовство. Замужняя женщина обязана выполнять супружеский долг, в том числе и в постели, это ее святая обязанность. Вдова же возвращается к целомудренной жизни, то есть почти к девичеству. Церковь поощряла женщин к принятию обета целомудрия, а не к повторному браку. Это считалось прекрасным путем к спасению, целомудренное вдовство, хоть и уступало девственности, но все же устраивало любых самых высокоморальных богословов.
Но это все прекрасно, если вдова — старуха. Старая мудрая женщина, уже отрешившаяся от плотских страстей, матриарх большого семейства, окруженная детьми и внуками, пользующаяся всеобщим уважением, — это столп общества, признаваемый и церковью, и светскими традициями.
Проблема же была в том, что подавляющее большинство вдов были вполне еще молоды. А иногда даже очень молоды. В основном вдовы были физически здоровые женщины в самом расцвете сил и, естественно, с сексуальным опытом. Поэтому в то, что они могут и готовы хранить целомудрие, никто не верил. Достаточно почитать Боккаччо и других новеллистов XIV–XV веков, чтобы понять, каков был типичный образ вдовушки в средневековой культуре. Молодая, горячая женщина, познавшая радость плотских утех и готовая на разные хитрости, чтобы снова их получить. Если девственница теоретически может быть безгрешной в мыслях, то вдова — вряд ли.
