отчетливо, — и посмотрел, что испачкало мою руку.

Это была кровь.

Уилсон наблюдал за мной. Когда я поспешно, с невольной дрожью погрузил руку в озеро, он спросил тоном человека, который боится услышать ответ:

— Это была…

Он не договорил. Я кивнул и почувствовал, как лодка затряслась, когда его охватил спазм дрожи.

Мы знали, но продолжали поиски — мы и другие, догнавшие нас. Я не ведал, что именно привело к смерти трех человек, но был уверен, что в нашем озере обитало нечто зловещее и ужасное — и я испугался.

Прочесывая озеро, мы не нашли тел — и я знал, что от них ничего не осталось.

На этом нашему предприятию пришел конец. Через неделю все коттеджи опустели. И неудивительно: женщины не только были доведены до предела страшными событиями, но и не могли спать по ночам из-за кошмарных снов и адского звука сирены, свистка или чего там еще, который становился все громче. Это был поистине душераздирающий звук.

После того, как последний из наших гостей собрал вещи и уехал, мы с Уилсоном решили разгадать тайну озера.

К счастью для нас, исчезновение Барнаби и Уипплов не вызвало в Хэмптоне никаких подозрений. Было известно, что несколько человек утонули: событие печальное, но вполне заурядное. Мы не стали просвещать горожан.

Я понятия не имею, что именно натолкнуло меня на мысль о связи между звуками, тревожившими наш сон, и происшествиями на озере, но я обнаружил, что связываю их в своем сознании. Уилсон, когда я упомянул ему об этом, посмеялся над моей идеей. «Как, — спросил он, — шум мог опрокинуть лодку?» Когда я попытался объяснить, что причиной могло быть нечто издававшее шум, он захотел знать, как локомотив мог сойти с рельсов и совершить такое. Видишь ли, он принял как факт мысль о том, что звук, который мы слышали, исходил от механического устройства. Я изложил ему свое представление о ситуации и склонен полагать, что в тот момент он принял меня за умалишенного. Когда я попросил его попытаться вместе со мной определить источник шума, он отказался.

Из уважения к его мнению, я решил провести небольшое расследование. Машинисты оказались очень вежливыми и услужливыми и аккуратно гудели, проезжая по ближайшему к нам участку железной дороги, но гудки совсем не походили на звук, происхождение которого я пытался выяснить.

Я рассказал Уилсону о своих открытиях и подчеркнул, что шум, по моему мнению, явно доносился с озера. Тогда он согласился на совместное ночное дежурство, но я видел, что он не разделял моей убежденности.

В течение трех ночей мы наблюдали, но ничего не слышали, и Уилсон был готов прекратить это дело. С большим трудом мне удалось уговорить его продолжить наблюдения на четвертую ночь.

Поскольку шум, похоже, всегда исходил с юго-западного берега и именно там происходили несчастные случаи, мы использовали это место в качестве нашего наблюдательного пункта. В отличие от восточного берега, который был открытым и довольно пологим, западная сторона резко обрывалась к воде. Некоторые деревья, сломанные обвалом, лежали плашмя в воде, цепляясь за берег только корнями и прикрывая ветвями ближайшие участки озера.

Мы нашли одно дерево, которое пустило корни немного дальше от линии разлома и потому частично избежало участи своих собратьев. Удерживаемое корнями, оно возвышалось над водой под углом примерно в двадцать градусов. Жесткие ветви этого большого хвойного дерева со сломанными сучьями, лежащими поперек, обеспечивали безопасное и удобное, хотя и далеко не теплое, место для засады, так как ничто не защищало здесь от ветра. Как я уже говорил, ночи у озера были холодными.

Вокруг не было опасных наземных животных, и поэтому мы решили не брать оружие; к тому же, я был уверен, что любое имеющееся у нас оружие оказалось бы бесполезным против существа, которое мы надеялись выследить. Итак, прихватив пакет с бутербродами и термос с горячим кофе, мы с Уилсоном отправились на наш наблюдательный пункт.

Ночь была ясной, когда мы вышли из дома, но примерно через час тучи сгустились и пошел мелкий холодный дождь. Прикосновение капель к открытой коже было неприятным, но в остальном мы были тепло одеты и не испытывали никаких неудобств.

Было, судя по всему (в ту минуту мне и в голову не пришло посмотреть на часы) около половины одиннадцатого, когда меня пробудил от полудремы странный шум, который я не сразу смог определить. Проснувшись, я настороженно ждал повторения звука. Вскоре я услышал его снова и на этот раз узнал: это было хрюканье — обычное хрюканье свиньи. Если звук чем-то и отличался от знакомых вокализаций, доносящихся из свинарников, то в тот момент я этого не осознал, разве что хрюканье казалось необычайно громким.

Насколько я помню, моим единственным чувством было легкое удивление: не столько потому, что я услышал хрюканье свиньи — которая вполне могла сбежать из своего загона и спуститься к озеру — сколько потому, что звук исходил со стороны озера, а не с суши.

В плеске воды нет ничего, что могло бы испугать человека. И все же там, у озера, пока холодная морось падала мне на руки и лицо, я вздрогнул, услышав плеск.

Уилсон, прислонившись спиной к сломанной ветке, крепко спал, хотя позже клялся, что бодрствовал. Я как раз собирался разбудить его, когда самый ужасный рев, который я когда-либо слышал, разорвал ночной воздух в темноте подобно сирене океанского лайнера, чуть не раздробив мои барабанные перепонки.

Это довольно быстро подняло меня на ноги, а что касается Уилсона, то, если бы мне не посчастливилось схватить его за куртку, когда он начал падать вниз, сквозь ветви дерева, случившееся с ним позднее могло бы произойти этой ночью.

Едва я восстановил свое душевное равновесие и водворил Уилсона на место, как рев раздался снова. Это был тот же вопль, что мы постоянно слышали. И я знал, что он был каким-то образом связан с прискорбными исчезновениями наших гостей и что ревело в темноте создание огромных размеров.

Было бы трудно достоверно описать мои чувства, когда я сидел, скорчившись, в нашем не слишком безопасном укрытии, вглядываясь в черную тьму и пытаясь понять, что за существо издало этот сотрясающий душу крик. Я испытывал страх, но к обычному страху примешивалось что-то еще, нечто вроде неведомого ужаса; возможно, предчувствие какого-то чудовищного события. Когда плеск воды прозвучал ближе, мне пришлось проявить большое самообладание, чтобы не броситься в бегство. Уилсону, я полагаю, пришлось еще хуже: у него стучали зубы и он, казалось, онемел от