Шрифт:
Закладка:
— Валентин перехватил после экзамена, надо было пару бумаг написать, чтобы окончательно снять все вопросы. Ну и так, поболтали о всяком. Как я и думал — всё из-за этого чертового Родиона и его матери…но слава богу, что всё позади.
Я не был в этом уверен, но должен был излучать оптимизм, чтобы Алла хоть немного перестала волноваться.
— Хорошо… — эхом откликнулась она. — Ты сдал свою историю?
— Она не моя, а КПСС, — наставительно произнес я. — Но сдал, да. Даже на «пятерку», сам не ожидал.
— Почему?
— Билет не самый легкий достался… — объяснил я. — Но я там подлил воды, да и за те два дня хорошо вызубрил как раз эту главу. А ты как? Или я зря сомневаюсь в твоих знаниях по устной и письменной немецкой речи?
Она улыбнулась.
— Зря, конечно. У меня тоже «отлично», — Алла продемонстрировала раскрытую ладошку. — Завтра мне надо на консультацию к следующему экзамену… ты куда-нибудь поедешь?
Я быстро перебрал в уме все свои и не свои хотелки, которых набралось выше крыши.
— Надо бы… консультация по химии у нас будет в среду, но дел действительно накопилось, надо бы начинать разгребать понемногу, — решился я. — С тобой выдвинусь, а там видно будет. Постараюсь пораньше вернуться, буду повторять всю эту дикую химическую номенклатуру, чтобы ей пусто было. Это же не история, на ней препода не заболтаешь…
— Я помню, как нам давали это всё на первом курсе, — сочувственно произнесла она. — Я тогда считала, что это что-то вроде расплаты за возможность учить иностранный.
— У нас это тоже не основные предметы, хотя всякие химии и физики для заборов очень полезны. Но мы это поймем как раз курсе на третьем.
— Это как? — удивилась Алла.
Я мысленно отругал себя — не стоило свои мысленные рассуждения проговаривать вслух. В первой жизни, конечно, всё так и было — где-то к концу третьего курса, когда у нас началась специальность, мы поняли, зачем нам давали в таких объемах и так углубленно школьные вроде бы предметы. Было, конечно, поздно перечитывать старые учебники и поднимать недописанные конспекты, так что дальше мы учились исключительно на везении. У меня сейчас имелась фора перед сокурсниками — я знал, на что делать упор, что нужно стараться запомнить, а что можно пропустить. Помнил я, разумеется, далеко не всё, но флэшбэки из прошлого посещали меня достаточно часто, и я надеялся, что так будет и дальше. Но объяснять всего этого Алле не стоило.
— Старшекурсники рассказывали, — вывернулся я. — Многим из тех, кто добрался до специалитета, пришлось чуть ли не заново изучать все эти импульсы и валентности щелочных металлов, которые мы проходим сейчас. Иначе фиг поймешь, что там внутри этих заборов творится. Ты, кстати, ела? Или меня ждала?
Сам я был сыт, насколько может быть сыт студент-первокурсник, буквально только что проглотивший три шампура неплохих шашлыков. Но я был обязан побеспокоиться о своей невесте.
***
От серьезного ужина Алла отказалась, но на французские тосты и турецкий кофе по рецепту Дёмы меня раскрутила. И уже в самом конце, отхлебывая ароматный напиток, она как бы между прочим заметила:
— К нам сегодня та девушка приходила… — я недоуменно посмотрел на неё: — Ну та, которая с нами фильм про Конана смотрела… на которую ты… которая на меня похожа, — вывернулась Алла.
Впрочем, я сразу понял, какую девушку она имеет в виду. И понял, что знаю Аллу недостаточно хорошо. Теперь я мог с высокой долей уверенности предположить, что мои давешние объяснения и оправдания ничего не дали. И всё это время — особенно в те дни, что она провела за решеткой, — Алла холила и лелеяла свою ревность к той, кого считала соперницей. Видимо, даже наш первый секс и предложение сыграть свадьбу нисколько её не успокоили — хотя, возможно, именно благодаря им она и нашла в себе силы начать этот разговор.
— А, ну хорошо, — сказал я и уставился на телевизор, который показывал красоты дикой сибирской природы.
Повисло очень неловкое молчание.
— Тебе она совсем не нравится? — Алла всё-таки отличалась настойчивостью.
Мне не нравилось только то, что она про это спрашивает.
— Ал, в каком смысле «совсем не нравится»? — я попытался скопировать интонации Валентина и, кажется, преуспел, поскольку Алла немного спала с лица. — Как человека я её не знаю и вряд ли когда узнаю. Как… не знаю… женщину — узнавать не хочу. Если ты думаешь, что я буду бегать по Москве, разыскивая её адрес, ты глубоко ошибаешься. И честно говоря, мне очень обидно, что ты мне не доверяешь.
Я состроил лицо оскорбленного аристократа, взял из миски «Мишку», аккуратно снял с конфеты фантик, сожрал её — и снова уставился на дремучую тайгу.
***
Столько отборного вранья я не выдавал, кажется, ни разу за обе свои жизни. Впрочем, я и в эту тираду сумел втиснуть немного самой настоящей правда — мне совершенно не требовалось бегать по Москве, чтобы узнать, где эта девушка обитает. Да и знал я её достаточно неплохо — и как человека, и как женщину, причем с самых разных сторон и в разные периоды её и моей жизни. Но в одном я точно душой не покривил — повторять тот опыт меня сейчас совершенно не тянуло. Алла мне нравилась, хотя я иногда думал над тем, как ускорить процесс её взросления. По моему мнению, она слегка подзадержалась в девушках, и ей пора было становиться женщиной — не той, конечно, которая с конем и горящей избой, а той, которая про домашний очаг и семью. Я был уверен, что с этой ролью Алла справится очень хорошо — ну а я ей в меру сил помогу.
Я не знаю, что больше подействовало на Аллу — моя физиономия или моя же пламенная речь, — но она нашла в себе силы виновато шмыгнуть носом.
— Егор, извини… я не хотела, — пробормотала она, пересела на соседнюю табуретку и погладила меня по плечу.
Я с готовностью ответил на это проявление нежности. С пару минут мы сидели обнявшись, а я дополнительно поглаживал девушку по голове.
— Ерунда это всё, котенок, — тихо сказал я, втайне ожидая протестующего писка — но она сейчас была похожа, скорее, на мышку под веником. — У тебя была слишком сложная жизнь, а ты слишком впечатлительная. Но с возрастом это, как правило, проходит без остатка… начинаешь на многие вещи смотреть проще и не выдумать
