«Ортодоксальные христиане, эта воинствующая ветвь, отколовшаяся от истинной Римской церкви еще тысячу лет назад, перешли к своему излюбленному действию — сожжению тех, кого они считают неверными». — продолжила вещать репортер. — «Эти варварские методы в очередной раз говорят лишь об одном — Россия, это живой анахронизм. Империя, силой и войсками удерживающая сотни свободных народов под гнетом. И задачи всего мира — освободить народы Евразии!»

— Это одно из десятков интервью, на всех главных языках Европы. — заметил Багратион, когда запись кончилась. — В других нас обвиняют в угнетении народа, в открытии новой охоты на ведьм и сожжении неверных.

— Но это же у них красивых женщин заживо сжигали, мы то тут при чем? — с удивлением спросил я.

— А мы здесь при вот этом. — продолжил Багратион, парой нажатий клавиш переходя на другое видео. — Это выступление одной из активисток дворянского собрания Варшавы. Все его слушать не зачем, но вот этот фрагмент вы должны знать.

«Братья и сестры, наша родина великая Польша! Наша вера — католичество! И мы не должны иметь ничего общего с этими восточными варварами!» — кричала с трибуны женщина. — «Сейчас, пока в загнивающей империи смута, самое время нам воспользоваться помощью наших более цивилизованных соседей и взять власть в свои руки! Хватит это терпеть! Россия должна быть разрушена! Населяющие ее народы — должны стать свободны! Не существует таких вещей, как российский газ, нефть, алюминий, уголь, уран, алмазы, зерно, лес, золото и т.д. Все эти ресурсы принадлежат отдельным народам, проживающим на этих территориях. В том числе и нам!»

— Это шутка? — не выдержав спросил Мирослав. — У вас что, местное отделение вообще мышей не ловит?

— Это не шутка, и не будь за ней широкого общественного движения с ярой поддержкой, она не посмела бы подобное даже пикнуть. — ответил Багратион. — Сразу после заседания ее попробовали задержать, однако сотрудникам пришлось столкнуться с хорошо вооруженными аристократами того региона.

— Старая песня о том, что империя всем должна? — хмыкнул Петр. — Все никак не успокоятся? В прошлый раз они под такими лозунгами готовили базу для вторжения и снабжения английского флота, что теперь?

— Ничего не поменялось, разве что флот будет не Английский, а коалиционный. — заметил глава тайной канцелярии, и через секунду на экране появились снимки стройки, какие-то ангары, убранные поля. — По нашим оценкам они уже собирают ополчение и получили по крайней мере двести новейших резонансных доспехов от Германии.

— Им ноябрьского восстания было мало? Или разделения в пятидесятых? — гневно буркнул Петр. — Опять в крови искупаться решили?

— Теперь у них широкая общественная поддержка и мощные союзные силы за спиной. — отметил Леонид, переключая слайды. — После поражения северо-восточной эскадры, англичане подготовились куда лучше, а главное готовы играть в открытую. По нашим сведениям, они хотят получить несколько южных областей, формально передав их под контроль Румынии. Германия претендует на территории до Пскова, а может и вместе с ним. Швеция уже договорилась о протекторате над Финляндией.

— Когда они ударят? — нахмурившись спросил Мирослав.

— А вот это самое интересное. В ближайшие полгода-год, вряд ли. Они пока делят орден Асклепия, хотя слишком быстро, на такое активное поглощение мы не рассчитывали. — отметил Багратион, выключив доклад. — Войска почти всех входящих в лигу наций государств готовы набросится на нас, однако их сдерживает восстановленная монолитность государства.

— То есть даже предположительных дат начала операции у вас нет? — на всякий случай уточнил Петр.

— Более того, судя по перехваченным данным они еще торгуются за территории и направления ударов. Они явно рассчитывали на то что смута не кончится еще пару месяцев а наши войска завязнут на Кавказе, сейчас же, когда армия вновь объединена, а обновленный северный флот проходит обкатку, между союзниками пошли разногласия. — ответил Багратион. — Скорее всего они будут раздувать огонь недовольства до тех пор, пока не вспыхнет восстание, а затем, по видом гуманитарной помощи, начнут вводить войска на территории бывшей речи Посполитой. От моря до моря.

— Что мы можем с этим сделать? — спросил я, когда в зале надолго повисла тишина. — Есть ли способы предотвратить кровопролитие?

— Боюсь, что нет. Даже если мы дадим свободу Варшаве, это лишь послужит сигналом для остальных городов. А наши западные соседи с удовольствием проспонсируют их отделение, ровно до того момента как им это будет выгодно. — покачал головой Багратион. — Так что на каком бы этапе мы не решили остановить вторжение и распад империи — кровь все равно будет.

— И лучше ее минимизировать, послать усиленный гарнизон и пару флотилий. Как раз используем подготовленные поляками взлетные площадки. — заявил Петр. — В случае восстания — жестко подавить. Лучше десяток тысяч погибших там, чем сотни тысяч в случае полномасштабного конфликта.

— В таком случае может удастся обойтись не десятками тысяч жертв, а сотнями? — спросил я. — Обезглавить восстание, уничтожить одаренную аристократическую верхушку, а простому рабочему классу предложить временные послабления по налогам и прочим податям.

— У многих в этом обществе родственники, в том числе у вас, ваше высочество. — напомнил князь Юсупов.

— Да? И как, помогают нам эти родственники? — чуть подняв бровь спросил я. — Может они заняты каким-то важным, или хотя бы полезным для империи делом? Нет? Они хотят войны и крови, пусть платят кровью, только собственной.

— С аристократией всегда можно договорится, а народная толпа — тупа и слепа. — поморщившись сказал Петр. — Да и не на столько они и хотят отделения, увидят, что мы решительно настроены и дадут заднюю.

— По-вашему лучше убить десять тысяч простых людей, и вновь продолжить жить с предателями, чем уничтожить именно этих предателей на долгие годы зачистив политическое поле? — удивленно спросил я.

— Боюсь не все так просто. Ваше высочество. — снова взял слово Багратион. — Они не идиоты, и хотя рассчитывают на правила аристократической войны, прячутся и скрываются среди других аристократов. А массовые аресты среди верхушки государства вызовут не меньшие протесты. Все же Польша только две сотни лет как перестала быть значимой европейской силой.

— Это верно. Они еще помнят, как были гигантской империей, такое никакими щипцами из души не вытянуть. — кивнул Мирослав.