Шрифт:
Закладка:
Что-то знакомое всплыло в голове некоего старшего лейтенанта горотдела КГБ в связи с запросом из областного Управления. Точно! Слабенький такой фигурантик из седьмого класса, слегка растревоживший мухосранское болото каким-то музеем, древнерусским боем и с ОБХСниками как-то завязанный. Это как раз на него запрос пришел! Дать полную картину по родителям, связям, успехам в общественной жизни и спорте, причем в обход комсомола. А вот у нас в архиве материальчик какой-никакой. С таким и справочка «родился-не крестился-не судился-не привлекался» будет не так куце выглядеть. Мать неинтересная, отец пожирнее — вырос в Китае, оккупация, служба в рядах СА на Камчатке, учеба в Новосибирске, распределение в Челябинск, переезд в наш Верхнепупкинск. Чего это его так мотало? А тоже приложим в стопочку. В каком вообще ключе собирать материал? Как тут работать? Его вверх или вниз? Вверх рано, мелковат. Вниз тоже. Пойти к комсомольцам разве что. Раз к ним нельзя, значит они в теме. Партия наш рулевой, комсомол помощник партии.
Сижу никого не трогаю, звонок. Телефонный, потому как дверного у нас нет. Кнопка есть, провода из стены наверху торчат, а звонка самого нет. Как вселились восемь лет назад, так и не поставили. Очень меня порой выручало его отсутствие… Не суть.
— Алло!
— Могу ли я услышать Милославского Жоржа. — голос мужской незнакомый.
— Вы его уже слышите.
— А не врешь?
— Вот чтоб у тебя прыщ на носу вскочил, если вру!
— Точно Жорж, узнаю манеру.
— Помнишь, в Туле на барахолке зимой оружие нам продавал?
— Что, уже сломали?
— Да что ему сделается? Один раз только на спор по шлему долбанули мечом, ничего не сломалось — фирма!
— А тот, кто в шлеме был, устоял?
— А ты как догадался, что не по пустому били?
— Я даже могу сказать, что и не по трезвому!
— Шаришь, брат! Как рядом постоял! Тебя тоже били?
— Много раз, мы в таком железе теперь деремся в полный рост.
— Иди ты! Во вы отчаюги! Но я не об том. К нам в Тулу приехал фотограф один широко известный в узких кругах… Захотел стены Кремля поснимать…
— Дай угадаю еще: зашел в музей оружия и захотел доспехи поснимать на стенах, да желательно на людях. А скорее всего, на девках полуголых.
— Шайтан! Ты с ним знаком или кто?
— Да все они одинаковые. А его послали лесом и никаких доспехов не дали. Он рассказал беду-печаль друганам, а вы вспомнили умельцев мухосранских. Всё так?
— Истину глаголешь. Страшно с тобой, паря. Слушай, давай ты в Тулу подъедешь, и вы там перетрете за всё. А то в печали человек хороший, помочь хотим.
— Где я, а где ваша Тула? У нас дома даже очаг не настоящий, а нарисованный на куске холста. Коллекционеры папе за него две тысячи предлагали, не согласился.
— Ну придумай чего-нибудь!
— Фотограф, говоришь, богатый? Долго он у вас зависать будет?
— Я не говорю. Но да, богатый. Дня три-четыре еще побудет.
— А сам из Москвы.
— Вестимо.
— Завтра утром на Ряжском вокзале меня встретите? В десять сорок.
— Отлично!
— Тогда до завтра. И не обманите бедного юношу, а то один в чужом городе я забоюсь.
— Ха! Пока!
Выгорит-не выгорит, попробовать надо. Сейчас, пока свет с юга в окна, бегом в школу, фотоаппарат заряжен. Папин старенький Зоркий-5 вполне еще живой. Вадима вызвонить — прибегай к школе, поможешь!
Сумрачный Гений опять в мастерской, через неё внутрь попасть проще, чем сторожу объяснять цель визита в пустое здание. Вадик, бери этот плакат, тащи к музею. Солнце светит в окна, поворачиваем витрины к нему фронтом, плакат вместо экрана подсветки. Пленка, естественно, черно-белая чувствительностью шестьдесят пять единиц, в помещении на нее снимать категорически нельзя. Но без вариантов, у окна должно хватить. Тем более, что пленка почувствительнее сильно зернистая. Тридцать шесть кадров на восемь витрин, это по восемь на витрину. Дверцы открываем, начали сессию. Все снимки дублирую с изменением выдержки — что-то получится. Шлемы крупным планом отдельно. Снято! Всем спасибо, извините за спешку. В Тулу приехал шибко именитый фотограф, есть маза подбить его на съемку наших доспехов в интерьере Тульского кремля. Прикиньте, как кучеряво было бы! Оценили коллеги, впечатлились и согласились.
На следующий день с проявленной пленкой, блокнотом и карандашами еду в Тулу. Родителей предупредил, что могу остаться ночевать у подруги-комсомолки. Комсомолка, значит из Школы, из Школы, значит хорошая девочка — оставайся, сынок.
Вокзальчик на отшибе, прохожих-проезжих почти никого. Стою кручу башкой по сторонам — ну и где кто? О, бибикают Жигули мне!
— Жорж Милославский!
— Привет, Жора! Знакомься, я Григорий, а это Илья Борисыч, фотограф. Садись назад.
— Это тебя мне Георгий рекомендовал как фею? Сомнительно что-то.
— У Григория на фей нюх, а ведь он тогда даже не видел мою волшебную палочку, я её в рукаве держал.
— А я думаю, что ты такой борзый был, а ты с дубинкой! Небось и свинцом залил?
— Это как водится, чтоб заклинания сильнее получались. Серебро вампирам, свинец людям.
— У вас в Туле особая атмосфера, я погляжу. Что вы мне можете посоветовать, молодой человек? Григорий говорил, что обрисовал вам проблему.
— Нет, Борисыч! Я только начал про тебя говорить, а он её сам расписал, словно за спиной стоял у нас.
— Как фотограф фотографа я вас понимаю.
— Так вы еще и фотограф? Чем снимаете? И что?
— Пока не снимаю, и еще лет двадцать пять не буду, не устраивает качество материалов. Зерно — говно, цветопередача барахло.
— Смело, очень смело. Даже боюсь спорить. Но мы как-то выкручиваемся.
— А у нас денег нет выкручиваться. Так что подожду доступные технологии И раз вы фотограф, вот вам карты в руки.
— Пленка экспонированная?
— И проявленная.
— Это зря. У меня химикаты хорошие с собой.
— Сам знаю, но это же пробник, набросок.
— То, что вы можете предложить? Хороший подход, деловой. Григорий, поехали в лабораторию!
— А пожрать сначала?
— Сначала дело, потом пожрать! Вы к нам надолго?
— Видно будет.
Экспозиционная вилка спасла, практически все экспонаты оказались представлены на приличных фотографиях. На отпечатках тридцать на сорок сантиметров видно было всё в деталях.
— Чем снимали?
— Зоркий, освещение от окна и экрана.
— Для
