class="p1">– Вы тоже круглый дурак! – огрызнулся Вулф. – Какое значение лично для вас имеет мой ответ? Я даже не знаю вашей фамилии. Я поступлю так, как считаю нужным.

– Если вы думаете… – начал было Смит, но не закончил, опасаясь, очевидно, выдать свои истинные чувства, например клокочущую в груди ярость, что с учетом обстоятельств было бы неприемлемо.

Поэтому, полагаю, не будет большим преувеличением сказать, что Смит потерял дар речи. Он молча вышел и молча спустился с крыльца, даже не пожелав мне спокойной ночи.

Когда я вернулся в кабинет, Вулф уже позвонил, чтобы ему принесли пиво. Я определил это путем дедукции, поскольку почти сразу же появился Фриц с подносом в руках. Преградив ему дорогу, я произнес:

– Мистер Вулф передумал. Унеси пиво. Сейчас уже начало одиннадцатого, а накануне ночью он спал всего два часа, так что он отправляется в постель. Впрочем, так же, как и мы с тобой.

Вулф ничего не сказал, и Фриц унес поднос.

– Сегодняшняя история напомнила мне о картине, – сказал я, – которая висела у нас дома в столовой. На ней были изображены мужчина и женщина, мчащиеся в санях и швыряющие младенца стае волков, которая их преследует. Возможно, это не совсем точно в отношении Декстера или Кейтса, но непосредственно касается О’Нила. Командный дух, ну и ну! Господи, он же был председателем банкетной комиссии! В детстве я часто размышлял над этой картиной. С одной стороны, жестоко, разумеется, бросать ребенка на растерзание волкам. Но с другой – если не принести эту жертву, они сожрут и младенца, и путников, и лошадей. Конечно, из саней могли бы выскочить мужчина или женщина. Помню, я тогда представлял, как целую жену с ребенком и бросаюсь прямо в гущу волков. Правда, в то время мне было всего восемь лет, и теперь я уже не считаю себя связанным тогдашним решением. Ну а что вы думаете об этих мерзавцах?

– Они в панике. – Вулф поднялся, одернул жилет и стал пробираться к двери. – Положение у них отчаянное. Спокойной ночи, Арчи. – И уже с порога он, не оборачиваясь, пробурчал: – Впрочем, такое же, как и у меня.

Глава 26

На следующий день, в среду, с утренней почтой пришли первые письма от Бэскома. Четыре – в час дня (о чем мне сообщили позже, чтобы я мог сделать соответствующие записи в журнале, поскольку меня не было дома) и еще девять – во второй половине дня, их принес посыльный. Тогда у меня еще не было ни малейшего представления, на какой рубеж выдвигается батальон Бэскома, так же как и о том, чем занимаются Сол Пензер и Билл Гор, поскольку они отчитывались по телефону лично Вулфу, причем мне было велено не брать вторую трубку. Письма от Бэскома доставлялись Вулфу нераспечатанными, как и было приказано.

Я выполнял лишь мелкие поручения. По распоряжению Вулфа я позвонил, например, в фирму «Стенофон» и договорился, что они дадут нам напрокат диктофон с громкоговорителем – вроде того, какой их менеджер привозил нам в воскресенье. Они откликнулись на мою просьбу не слишком охотно, и мне пришлось проявить настойчивость, чтобы добиться обещания срочной доставки. И я действительно получил обещание, хотя, по моим понятиям, проигрывать нам было нечего. Час спустя машина прибыла, и я загнал ее в угол.

Еще одно утреннее поручение, которого я удостоился, состояло в том, чтобы позвонить Фрэнку Томасу Эрскину. Я поставил его в известность, что наши расходы растут как снежный ком и что мы при первой же возможности хотели бы получить от него чек еще на двадцать тысяч долларов. Эрскин воспринял это заявление как нечто само собой разумеющееся и тут же попросил меня договориться с Вулфом о встрече в одиннадцать часов, что я и сделал.

Самое интересное произошло, когда точно в одиннадцать прибыла вся честная компания: Бреслоу, оба Эрскина, Уинтерхофф и Хэтти Хардинг, а с ними еще и О’Нил! Это свидетельствовало о том, что они явно не собирались продолжать разговор, не законченный Джоном Смитом, поскольку основной идеей Смита было повесить на О’Нила парочку убийств, если только они не хотели подсластить пилюлю, предложив нам три подписанных экземпляра признания О’Нила, из которых один мы должны были подшить в дело. Но я слишком хорошо знал О’Нила, чтобы рассчитывать на нечто подобное, так как в свое время именно он пытался меня лягнуть.

Эрскин привез с собой чек. Они пробыли у нас больше часа, но я так и не понял цель их визита – ну разве что продемонстрировать, как они расстроены. Никто, в том числе и сам Вулф, и словом не обмолвился о Джоне Смите. Примерно полчаса они потратили на попытки получить от Вулфа какой-то отчет о ходе расследования, что, естественно, оказалось пустой затеей. В течение другого получаса из него пытались выбить предварительный прогноз сроков раскрытия преступления и поимки преступника. Двадцать четыре часа? Сорок восемь? Три дня? Ради всего святого, когда? Эрскин категорически заявил, что каждый новый день задержки наносит непоправимый вред Соединенным Штатам Америки и всему американскому народу.

– Папа, ты так трогательно говоришь, что меня вот-вот слеза прошибет! – заметил Эрскин-младший.

– Заткнись! – рявкнул папа.

Все они тут же, не стесняясь нас, перессорились. Психологическое давление было слишком велико, и НАП больше не выступала единым фронтом. Глядя на них, я вспомнил предложение Смита подыскать человека, готового показать, что видел кого-то, кто подсовывал шарф в пальто Кейтса. Такое показание, подумал я, любой из них даст против кого угодно. Может, только Эрскины не пойдут друг против друга, да и то сомнительно. В какой-то мере оправдывало этот визит лишь упоминание о том, что завтра, то есть в четверг, в двухстах вечерних и утренних газетах, издающихся более чем в ста городах, появится громадное, на всю полосу, объявление с предложением ста тысяч долларов тому, кто своими показаниями поможет властям арестовать убийцу или Чейни Буна, или Фиби Гантер, или обоих.

– Полагаю, общественность оценит наши усилия, как вы думаете? – без особой надежды спросил Эрскин.

Я не услышал, что ответил Вулф и чем закончилась беседа, так как поспешно поднялся в свою комнату, чтобы пройтись расческой по волосам и, быть может, помыть руки. У меня едва оставалось время, чтобы доехать и припарковать машину на Сорок девятой улице у входа в «Уолдорф» ровно в двенадцать пятьдесят. А что, если впервые за миллион лет женщина не опоздает на свидание, а явится раньше?

Глава 27

Нина