Шрифт:
Закладка:
Некоторые говорят, что если дети долго не видят своих отцов, они их забывают. Неправда! Не может ребёнок забыть папу, даже если был совсем крошечный, когда его папа уходил на войну. Когда папа вернётся, ребёнок непременно что-нибудь вспомнит: может, как папа катал его на саночках, а может, как играл с ним в солдатики или как говорил: «Гопля!» — и сажал к себе на плечо…
А Наташе, когда она рассталась с папой, было пять лет. Они уже вместе собирали грибы, зимой папа учил её кататься на коньках, и над столиком, за которым она теперь готовила уроки, всегда висела папина фотография. Разве могла Наташа забыть своего папу?!
Это случилось в мае. Ровно через четыре месяца после того, как отогнали от Ленинграда фашистов. Был тёплый весенний день. Недавно прошёл дождик, и молодая зелень казалась особенно свежей и яркой, и в лужах отражалось синее небо.
Наташа возвращалась из школы и увидела издали возле их дома машину. Военный фронтовой автомобиль! Из машины выскочил молодой солдат и открыл дверцу. На тротуар ступил высокий седой военный и, прихрамывая, вошёл в подъезд.
Бедное Наташино сердце громко заколотилось. Кажется, молодой солдат улыбнулся ей и подмигнул весёлым голубым глазом. Но она не обратила на это никакого внимания, она уже была в подъезде и бежала по лестнице. Военного она догнала на площадке третьего этажа, у дверей своей квартиры.
Сколько раз, мечтая о папином приезде, Наташа придумывала хорошие, ласковые слова, которые она скажет ему при встрече. А сейчас все эти слова куда-то пропали. Она смотрела на высокого седого полковника с худым, загорелым лицом и только счастливо улыбалась.
Военный вдруг распахнул свои большие руки и, прямо как волк Красную Шапочку, обхватил её вместе с кожаным ранцем. Он высоко её поднял, очень крепко прижал к себе и сказал:
— Совсем другая. А всё равно моя!
Они вместе вошли в дом, и папа сразу позвонил по телефону в мамин госпиталь. Ему ответили, что мама занята на операции и освободится через два часа. Папа положил трубку, даже не сказав, кто звонит.
— Не будем волновать маму на её боевом посту, — сказал он Наташе и попросил её сбегать вниз, позвать сержанта Васю Волошина, чтобы он шёл сюда с вещами и с черёмухой.
— Вы черёмуху с фронта привезли? — обрадовалась Наташа.
— По дороге Василий наломал в лесу, — ответил папа. — Готовь побольше банку, чтобы её поставить.
Но ни в одну банку букет черёмухи не влез, пришлось его поставить в ведро с водой. Сержант Волошин сказал Наташе, что ломал её всего полчаса тому назад, поэтому букет такой свежий, душистый и влажный.
Да, черёмуха была чудесная, Наташа никогда такой не видела. Она любовалась ею, гладила цветы, думала о том, как обрадуется цветам мама. Не знала тогда она, что пройдёт после того дня много лет и многое позабудется. Но каждую весну, когда вновь зацветёт черёмуха, будет вспоминать Наташа синий майский день, освобождённый от осады родной, оживающий город и папин приезд…
Наташа хотела согреть обед и покормить гостей, но они отказались, решили подождать маму.
Сержант Волошин возился на кухне с вещами, что-то вынимал, что-то перекладывал из чемодана в шкафчик. Папа сел у открытых на балкон дверей и закурил папиросу. А Наташа пристроилась возле папы и с ним разговаривала.
Папа всё хотел знать. Он спрашивал, как жили они с мамой в первый год блокады, в самый тяжёлый год, как добывали воду и дрова, что получали по карточкам и когда упала бомба на улице Маяковского, так близко от их дома.
Во время блокады Наташе было шесть лет, она всё понимала и ничего не забыла. И с каждым её ответом всё серьёзнее и грустнее становился папа, а сержант Волошин оставил свои дела на кухне и, стоя в дверях, печально смотрел на Наташу.
Наташе стало совестно, что своими ответами она расстроила дорогих гостей. Она решила исправить ошибку и рассказать что-нибудь хорошее и смешное, чтобы развеселить папу и сержанта. Она сказала:
— Конечно, это плохо, если ешь один только хлеб. И мы очень обрадовались, когда в госпитале сказали, что вырежут из наших карточек талоны, на которых написано «крупа», и будут каждый день давать нам горячий суп. Как только стали раздавать обед, я пошла к нашей поварихе тёте Даше, и она налила мне полный котелок супу. Я несла его так осторожно, что не пролила ни одной капли. Мы с мамой сели в докторской комнате и стали есть. Суп был горячий, солёный, вкусный. Только ничего в нём не плавало — вода и всё… Мы съели суп и заглянули в котелок: не лежит ли что-нибудь на дне. Лежит! Чечевица! Сосчитали — двенадцать штук. Я одна её съела, мама сказала, что ей не хочется.
Наташа увлеклась своим рассказом и не сразу заметила, что у папы по его коричневой щеке ползёт слеза. А когда заметила — растерялась. Хотела спросить папу, почему он плачет, и не успела: папа вынул из кармана платок и вытер слезу. И в ту же секунду зазвонил телефон. Наташа взяла трубку и закричала:
— Да! Да! Приехал! Наш папа! Хороший! Скорее приходи!
— Бегу! — ответила мама.
— А мы бежим тебе навстречу, — крикнул папа. Он успел подойти к аппарату и перехватить трубку. Наташа позвала сержанта Волошина, и все втроём они стали спускаться по лестнице.
ЗА КРАПИВОЙ
Мама сказала Вовке:
— Все едят зелёный борщ. Надо и нам приготовить.
— А где же мы возьмём щавель? — спросил Вовка.
— Зачем непременно щавель? Можно сварить из крапивы, — ответила мама. — Сходи с ребятами в Таврический сад, там молоденькой крапивы теперь целые поляны.
Утром Вовка со своими дружками отправился в Таврический сад.
До войны они в Таврический сад ходили часто и считали, что он близко, а теперь показалось далеко: пока добрались — устали. Валька пыхтел, как маленький паровозик, и Таня предложила:
— Давайте посидим, отдохнём.
Сели на скамейку и стали вспоминать, как было раньше. Вовка сказал:
— Вот тут были качели, а там карусель кружилась. Помните?
— Ещё бы, — обрадовался Серёжка. — Когда
