И всё-таки, если бы не мама, Валя ни за что не уехала бы из родного своего Ленинграда.

Поезд подошёл к станции. Глядя в окно, Валя читала надписи: «Кипяток» — и пониже: «Ленинградцам без очереди». «Душевая» и опять: «Ленинградцы — без очереди». Вот как заботливо встречают ленинградцев на Большой земле.

Соседка по купе, молодой врач Ольга Николаевна, помогала маме и Вале. Сейчас она собрала их посуду и отправилась в буфет за обедом.

Поезд остановился, и в вагоне вдруг стало очень шумно. Затопали ноги в валенках, зазвучали громкие голоса. Запахло снегом, морозом, овчинными полушубками и как будто бы даже яблоками.

Валя поленилась открыть глаза, но сквозь дремоту она слышала, как Ольга Николаевна вышла в коридор и, вернувшись, рассказала маме, что это пионеры едут на ближайшую станцию в кино и попросились в их вагон.

— Какие они румяные, загорелые! — говорила Ольга Николаевна. — До чего ж непохожи на наших ленинградских ребят!

— Охота пуще неволи, — сказала мама. — За сорок вёрст в кино!

— Верно. Но они не одни: с ними их вожатая и учительница. У каждого по горбушке хлеба: это вместо обеда. И фильм очень интересный, особенно для тех, кто учит сейчас русскую историю, — добавила Ольга Николаевна. — Называется «Александр Невский».

Вскоре она ушла в соседнее купе, где разместились школьники. Звала с собою Валю, но та отказалась.

Ворвавшиеся в вагон ребята, разговор о кино и об уроках истории напомнили Вале о том, что в бабушкином селе её тоже ждёт школа. Ждёт чужой класс, незнакомые ученики, совсем чужие, не то что её ленинградские друзья. И она им будет чужая…

И Валя снова вернулась мыслями к покинутым ею товарищам.

«Что они сейчас делают? — думала она. — Как провели эту ночь? Носились ли над ними фашисты или сидели на своих аэродромах из-за морозной погоды? Привезли в их магазин сахар и сушёную картошку или всё ещё обещают?»

А в соседнем купе собрались пионеры. Они сидели на полках и на коленях друг у дружки, стояли в дверях и в коридоре. Тихо, почти не дыша, с широко раскрытыми глазами слушали они Ольгу Николаевну. Она рассказывала им об осаждённом городе, который оставила всего два дня назад. Дети слушали, не сводя с неё глаз, стараясь не пропустить ни одного слова.

А Валя опять заснула и не слышала, как они подъехали к станции, не заметила суеты, которая всегда поднимается в вагоне, если поезд стоит недолго, а пассажиров выходит много.

Пионеры вышли и отправились в железнодорожный клуб смотреть «Александра Невского». Поезд тронулся дальше, и в вагоне стало опять просторно и тихо.

В сумерках Валя проснулась, и первое, что ей бросилось в глаза, была горка хлебных горбушек, возвышающаяся на столике у окна.

Все горбушки были ржаные, но все разные. Были побольше и поменьше; были со сподкой, присыпанной мукой, и с прилипшими капустными листками; были с чуть пригорелой верхней корочкой, порумяней и побледней; но все, как одна, круто посоленные.

Мама спала на нижней полке. Ольга Николаевна лежала на верхней и читала книжку.

— Ольга Николаевна, — окликнула её Валя. — Вы не знаете, откуда взялось столько горбушек?

Ольга Николаевна посмотрела на столик, покачала головой и засмеялась:

— Это всё тебе, чтобы ты поскорее поправилась. И когда они успели их тут положить? Я даже не заметила…

СУП ИЗ ДВЕНАДЦАТИ ЧЕЧЕВИЧЕК[9]

Если вы не знаете, что такое чечевица, я вам сейчас расскажу. Это круглые, плоские, похожие на маленькие пуговки зёрнышки. Вкусом они немного напоминают горох.

Чечевицу готовили и охотно ели в самые древние времена. Даже в библии рассказывается, как в одной почтенной семье старший брат продал младшему брату своё первенство за чечевичную похлёбку. Но рассказ будет не об этих братьях и не об их густой похлёбке. Рассказ будет о людях, переживших войну и блокаду в городе Ленинграде.

В большом доме на одной из ленинградских улиц жила с папой и мамой маленькая девочка Наташа. Мама её лечила в поликлинике больных, а папа был военный. Майор.

Когда Наташе было пять лет, папу её послали служить в другой, далёкий от Ленинграда город Летом мама с Наташей собрались к нему съездить, но тут началась война. Ленинград окружили враги, и он пробыл в осаде два с половиной года.

Всё это время мама работала в госпитале, и Наташа часто была вместе с нею. А папа их водил в бой сперва полк, а потом дивизию, да не простую, а гвардейскую. На войне он стал подполковником, потом полковником. Два раза был ранен, вылечился, но немного хромал. Был награждён двумя орденами Красного Знамени и другими орденами и медалями.

К стр. 246

Папа часто писал маме с Наташей и всегда старался, чтобы его письма не волновали их и не пугали. В одном письме он, правда, написал, что стал совсем седым, но что это даже неплохо, потому что после войны он сможет на новогодней ёлке представлять Деда Мороза без всякого парика. И ещё он писал, что за войну вовсе не вырос, наверно, потому, что и до войны был высокого роста. А вот солдаты некоторые растут. Пришли воевать худенькие и маленькие, а сейчас — орлы!

И ещё папа писал, что очень соскучился по маме с Наташей и, как только будет возможно, приедет к ним хотя бы на один день. Очень ему хочется посадить Наташу к себе на колени, накормить её манной кашей, уложить в кроватку и спеть песенку про кота, что живёт «сам не беден, не богат, полна горница ребят!»

Наташа смеялась, читая эти письма. Да разве папы растут?! Разве восьмилетних девочек кормят с ложечки и укладывают спать? И котов-то в Ленинграде нету сейчас ни одного. Хорошо, что их раньше рисовали в книжках, а то многие ленинградские дети так и не знали бы, как выглядит котёнок.

Мама тоже старалась писать папе поменьше грустных писем. Зачем, например, сообщать ему о том, что ночью на их город налетели фашистские бомбардировщики и сбросили много бомб? Об этом папа узнает из газет. И о том, что в кране у них давно нет воды, а в сарае дров, и что топят они теперь маленькую печурку, которая