достал почти пустую пачку сигарет. Недокуренные солдатики смерти были оставлены им как напоминание, он может вернуться к этой привычке, если захочет, но он ведь не хочет. Это было взрослое решение, он хотел избавиться от зависимости.

Закурив, Киров откашлялся. Горло обжог знакомый дым, но приятным это ощущение назвать трудно. Со второй затяжки все пошло легче, вспомнилось, почему он так тяжело отходил от них. Его мозг расслабился, напряжение ушло. Он глотнул кофе и улыбнулся. Лучшее сочетание.

– Можно? – Марина не стучала, она нетерпеливо мялась в дверях. Только что она нашла зацепку и не могла держать это в себе. – Можно?

Следователь закатил глаза и раздраженно кивнул на стул. После того, как роман Моряка и Разузнаевой стал достоянием общественности, Иван Васильевич относился к талантливой девушке холодно. Все эти любовные страсти мешают делу, а это единственное, что важно. Поймать этих чертовых маньяков, чтобы завтра получить папку с новыми психами.

– Я вот что нашла, – она протянула шефу книгу посещений одной из психиатрических больниц в ЮЗАО. Узич даже не скрывал своего имени, был там всего два дня назад, находясь во всероссийском розыске. Твою же мать!

– К кому он приходил? – его злые серые глаза напоминали предгрозовое небо и это был плохой знак. – Почему никто не сообщил в полицию? Какого хрена?

– Не успели разослать информацию… – Марина вжалась в стул, видя, как Киров разбивает вдребезги чашку. Мужчина ходил по кабинету, полный ярости. Он просил немного, сделать рассылку по всем официальным учреждениям ЮЗАО, а также магазинам, кинотеатрам, кафе. Это все, что было нужно сделать. Если бы все вовремя сделали свою работу, Узич был бы в камере вместе с Хозяйкой. Из-за халатности тех или иных людей всегда страдало дело. Это было неизменно, и Киров ненавидел такой расклад, ведь сам он положил все на престол своей профессии. – Возьмите себя в руки, я знаю к кому он приходил, нам разрешили провести допрос.

Марина вместе с все еще красным от злости следователем ехала в сторону хорошо известной психиатрической больницы на Ленинском проспекте. Иван Васильевич не психовал, не кричал. Буря внутри него затихала от бессилия, прошлое не изменишь, а он не может себе позволить быть в разобранном состоянии, когда преступники на свободе. Он должен их поймать и все.

Светло зеленое здание из старого кирпича напоминало больше боярский дом, нежели место для душевнобольных. Может, так и было. После революции и бегства большей части интеллигенции Россия по-настоящему осиротела. Но коммунисты не забыли надругаться над чужим имуществом. В домах, где раньше жили знатные семьи, где проходили балы и приемы, где решались вопросы государственной важности, теперь могли пить и гулять простые рабочие крестьяне. Темное смутное время, теперь все изменилось.

Их встретила миленькая медсестра средних лет, которая заметно погрустнела от блеска обручального кольца Кирова. Тот в свою очередь деликатно не заметил перемены настроения и сосредоточился на интерьере.

За свою практику он не раз видел дома скорби, но к этому невозможно привыкнуть. Светлые стены угнетали. Может, из-за решеток на окнах, может, из-за странных жителей. Некоторые были похожи на неразумных детей или новый вид млекопитающих. Вот только следователя нельзя обмануть внешностью, он знал, что каждый из этих людей преступил закон, в той или иной степени. Кто-то из них поджег жилой дом, кто-то убил человека, кто-то угнал чужую машину. Все они указали в причинах душевную болезнь. Душевная болезнь… Душа вообще может болеть? Подцепить вирус, простыть?

Киров не верил в безумие и считал всех этих людей всего лишь хорошими актерами. Удивительная вещь эта психиатрическая болезнь. Придумал себе пару личностей и вот ты уже не кровавый психопат, а зараженный пациент. Нет, сумасшедший дом не лучше тюрьмы. Но отсюда выйти можно быстрее. Большей половине светил пожизненный срок. А тут можно поприкидываться пару лет и вуаля! Ты чудом исцелен и не опасен для общества. А то что почти каждый возвращается к преступной деятельности, это ничего. Посадим еще на пару лет на кушетку к психиатру. Наша песня хороша, начинай сначала.

– Пожалуйста, не тревожьте пациентку. Она под успокоительными, но все же опасна. Не подходите ближе расстояния вытянутой руки и ничего ей не передавайте! Если почувствуете угрозу, наш охранник будет за дверью, – женщина открыла плюшевую дверь, втолкнула гостей и закрыла снаружи на ключ. Киров никогда раньше не сталкивался с такой грубостью мед персонала, а уж он повидал на своем веку.

В этой маленькой комнате не было окон. Электрический свет делал обстановку еще хуже. Железный стул в углу был прибит к полу, как и стол, как и кровать. На этой самой кровати лежала женщина лет сорока. От ее вида пробегал холодок по коже. Растрепанная, в грязном костюме, похожем на хирургический. На секунду Марине показалось, что у нее красные глаза, но это конечно было не так.

Ее звали Ирина Загорская, она была умалишённой с детства. Как гласит история ее болезни, в восемь лет забавы ради, она утопила свою подругу. Ну как утопила: толкнула в воду, а когда девочка попыталась выбраться на мостик, отдавила ей пальцы, зная, что та не умеет плавать. Прохожие нашли ее улыбающейся рядом с перевернутым трупом в пруду. Она не отворачивалась, и сама похвасталась тогда еще милиции о том, как не давала девочке выбраться. Ее отвезли к психиатру, но в Советском Союзе такие история не предавали огласке, поэтому Ира перевелась в другую школу в соседнем городе. Никто не всматривался в подобные документы, ведь коммунистка не может быть сумасшедшей. Нет, нет. Кто-то считал это укрытием фактов, кто-то балансом спокойствия граждан.

Ира доучилась относительно спокойно до седьмого класса. Официально никаких претензий до этого времени не было, но в ту весну, она подожгла волосы своей одноклассницы, облив их бензином. Эту историю тоже замяли переездом.

Попалась она два года назад. Расчленила соседку по даче за то, что та громко смеялась зимним вечером. Безнаказанность сделала ее бесстрашной, она была просто уверена в том, что избежит правосудия, но не в этот раз. Современная Россия признавала психопатов не способными жить в обществе и прятала не только взрослых, но и детей. Тут такие тоже имелись.

Ее накачивали лекарствами с первого дня, пациентка была буйной и опасной. В последние месяцы ее состояние, наконец, стабилизировалось.

– За что вас привязали, Ирина? Вы буянили? – Марина взяла на себя роль интервьюера. Киров был слишком нетерпелив и груб, он хорошо разбирался в методах воздействия и манипуляциях, но не знал, что к ранимой сущности нужен