Шрифт:
Закладка:
Да что они — чужие люди! Даже мать не понимает отца и уверена: отец не понимает ее. А он, Дауд, не знает, кто из них прав, кто виноват. Ему кажется — оба правы. И больно ведь, когда они ссорятся…
А какие сложности возникают порою в школе между учениками и учителями?.. Их привыкли считать маленькими. И напрасно. Они давно понимают и видят многое, только делают вид, что ничего не замечают. Словно соблюдают правила навязанной им игры.
Ну и ладно! Пусть все живут, как хотят. Ему-то что за дело?!
Но вот уж Раисе-то он ничего не простит. Никогда! Подумаешь, королева какая! Она еще услышит про него. Во-первых, он запишется на каратэ. Отец его ходил когда-то на вольную борьбу. Не стал чемпионом, но все со временем пригодилось. И сильным стал, и приемы знает. А он, Дауд, еще может и в чемпиона вырасти! И учиться будет так, что все позавидуют. Тогда эта зазнайка поймет, кого она потеряла. Локти себе будет кусать. А он просто на нее ноль внимания. Вот так!
* * *
Дауд всегда был рад, когда к ним приезжал дядя Мухтар, друг папиного детства. Но в нынешней его ситуации это было просто спасение. Мухтар относился к нему как ко взрослому человеку и понимал с полуслова.
Когда-то Мухтар и папа вместе учились в школе. После школы Мухтар так и остался в горах. Стал чабаном. Теперь он уже старший чабан. А в прошлом году его наградили орденом Ленина и напечатали портрет в республиканской газете. Дауд хорошо помнит, с каким нетерпением он ждал в этот вечер возвращения родителей с работы.
Мама вся сразу засияла, захлопала в ладоши.
— Правильно! Он Героя заслуживает. Такой работящий и серьезный человек. Давайте-ка пошлем ему телеграмму!..
Отец странно улыбнулся и ничего не ответил.
— Да ты не рад, что ли? — Мама так и застыла с газетой в руке.
— Почему не рад? Очень рад! Просто я уже видел газеты… И еще мне жаль Мухтара, он же мне друг. Ну подумай, какая у него жизнь? Всегда один со своей отарой. И в дождь и в хорошую погоду. И зимой и летом. И ночью и днем. Когда он бывает в кино и театре? Как он отдыхает? С кем из интересных людей общается? А ведь он был очень способный, прекрасно учился. Мог бы стать крупным специалистом в городе…
— Сейчас и у чабанов есть телевизоры, — выпалил Дауд, не давая маме ответить. — И кинофильмы им возят, и с концертами ездят.
— Это все довольно элементарно, — улыбнулся отец снисходительно. — Вы только представьте себе жизнь, оторванную от людей, от интересных и нужных людей. Ведь он же не видит никого, кроме баранов. Да еще таких же, как и он, чабанов.
— А если он любит свою работу? Понимает, как она важна! Это ведь существенно — знать, что ты делаешь нужное людям дело! А жить в горах, среди лугов и лесов, неба и солнца — что может быть прекраснее!
— Ну ладно, вам бы только спорить!
Отец явно начинал сердиться, и продолжать разговор не имело смысла.
Нет, Дауду не понравилось, как он говорил о дяде Мухтаре… Как-то снисходительно, что ли… А ведь сколько раз они с мамой вспоминали Мухтара — его бесхитростность, бескорыстие, доброжелательность, готовность всегда прийти на помощь. Его спокойная уверенность в том, что он делает, степенность горца всегда вызывала уважение у Дауда. Мухтар охотно рассказывал ему о своей жизни, о школе. С ним разговоры Дауда выходили более дружескими и откровенными, чем с родителями…
Дауд стоял возле свежепокрашенных ворот, как бы разглядывая свою работу. Временами он, правда, посматривал на Раисин балкон, но это так, между делом. К тому же на балконе все равно никого не было. И вот тут на тропинке, ведущей к их дому, он заметил дядю Мухтара. За Мухтаром покорно шел белый баран. Неужели они так пешком и пришли из аула? Да нет, не может быть. До города, наверное, добрались на машине.
На голове Мухтара была высоченная каракулевая папаха рыжего цвета. И одет он был как обычно: коричневые галифе, коричневая рубашка, перехваченная широким ремнем, черные хромовые сапоги.
Мухтар еще издали увидел Дауда, улыбнулся ему и прибавил шаг.
Дауд бросился навстречу.
— С приездом, дядя Мухтар!
— Салам алейкум, Дауд! Салам! — Мухтар протянул ему широкую загорелую руку.
Тщательно выбритое лицо Мухтара было смуглым и обветренным. Из-под козырьков рыжеватых бровей доверчиво и спокойно смотрели темные глаза, которые, казалось, излучали тепло.
— На папин юбилей приехали? — спросил Дауд, с удовольствием поглядев на большого барана. «При таком баране ягненок может и не понадобиться», — подумал он.
— Какой юбилей? — остановился Мухтар.
Папино сорокалетие.
— Когда?
— Послезавтра, двадцать седьмого.
— Чего не знал, того не знал, Дауд. Но очень рад, что как раз к юбилею прибыл. Отец на работе?
— В командировке, но сегодня вернется.
— Мама как поживает?
— Спасибо. Хорошо, по-моему.
— Ты как?
— Перешел в десятый, — важно сказал Дауд и тут же, словно почувствовав себя взрослым, стал расспрашивать Мухтара:
— Ну а ваши-то как поживают?
— Живы-здоровы, салам передают.
— Жаль, что вы не взяли их с собой, — как бы от имени всего своего семейства сказал Дауд.
— Ты считаешь, всех надо было взять? — улыбнулся дядя Мухтар.
— Ну хотя бы Магомеда, — немного растерялся Дауд.
Магомед был его ровесник, и они подружились, когда Дауд в прошлом году приезжал к ним в аул на каникулы.
— Магомед пошел чабанить вместо меня.
— Дядя Мухтар, а кто старше — вы или папа?
— Я немного старше. Мне сорок уже исполнилось. Хотя забыл отметить. Не принято у нас. Наверное, это нехорошо. Ладно, зато юбилей твоего отца отметим как следует. Споем, старое вспомним, на свирели сыграем. Ну, а что отец, так больше и не играет на свирели?
— Играет, но редко. Когда какие-нибудь гости из аула.
— Далеко он поехал?
— На Саму́р, по-моему.
— На реку Самур?
— Ну да, там же красная рыба и черная икра.
— А то какой же без них день рождения?
— Папе хочется, чтобы все было, как у хакимов[15].
— А мне как быть? Я-то ведь не
