Событие сорок третье

Сколько ж надо наплести, чтоб интригу-то сплести.

А. Шопперт

День, который начался для Брехта с вызова в Кремль, продолжился там же. Только решил Пётр Христианович, довольный переговорами с комиссаром Пайркером, свинтить домой, как его опять позвали к Александру. Рядом с троном Васильевича Грозного стоял старенький генерал. Витгенштейн с ним был отлично знаком, но давно не видел. Николая Алексеевича Татищева та же самая длань карающая, что и почти всех остальных генералов Российской империи загнала в деревню. Сейчас потихоньку и не все стряхивают с себя деревенскую пыль, надевают старую форму и перебираются ко Двору и по старому месту службы. Настал черед и генерал-лейтенанта Татищева. Старенький. Он воевал в два раза дольше, чем лет новому императору. И лет двадцать с лихвой назад командовал Преображенским полком, где подполковником был сам Потёмкин. Сейчас Александр вернул его из ссылки и вновь сделал командиром Преображенского полка и, так сказать в качестве извинения, произвёл в генералы от инфантерии, то есть, в предпоследний чин, выше только генерал-фельдмаршал. (ИНФАНТЕРИЯ от infante – юноша, пехотинец), название пехоты как рода войск).

В Преображенский полк в виде исключения сейчас и Ваньку сержантом записали. Пётр Христианович, увидев Татищева, про Ваньку и подумал, но ошибся.

– Пётр Христианович, я так понимаю, что те восемьдесят горцев, которых вы для моего конвоя выбрали, сейчас в имении графа Шереметева размещены? – Александр после разговора с прусским послом и англичанином явно успокоился.

– Так точно, Ваше Императорское Величество, – протянул руку Татищеву Брехт. Само получилось. На автомате, но старый вояка спокойно руку пожал.

– Я думал, куда их определить. Они же во дворцах службу будут нести. Я подписал указ о назначении Николая Алексеевича начальником по инфантерии Санкт-Петербургской инспекции. Решил их ему подчинить.

– Они же кавалерия? – не понял Пётр Христианович.

– Не будут же они по Зимнему дворцу и по Гатчинскому на лошадях скакать. У всех офицеров Преображенцев тоже есть лошади, – резонно заметил Татищев.

– Я что хотел спросить вас Пётр Христианович. С формой мне не понятно. Если они наденут зелёную форму, то… – Александр развёл руками.

– Не нужно этого делать, Александр Павлович! – Вспомнил Брехт, что ему разрешили по имени отчеству Государя называть. – Им нужно сшить … Не так. Там четыре нации по двадцать человек. Нужно сшить черкески, они почти у всех одинаковые по внешнему виду, четырёх цветов. Чёрный, тёмно-зелёный, тёмно-синий и коричневый и пусть они в этих черкесках и несут службу. Ещё дать команду придворным ювелирам наделать серебряных газырей. Ваши горцы должны выглядеть очень парадно. И форму им нужно сшить за счёт казны. Это не большие деньги, но они все довольно бедные и с собой у них вообще денег нет. – Брехт всё слова не мог подобрать, этим товарищам объясняя, что преданность горцев заслужить надо. – Вы поймите, Александр Павлович, что главное в этом конвое даже не ваша безопасность, хотя они умрут, но не предадут своего сюзерена, в отличие от наших гвардейцев, главное – это то, что красивые с орденами и деньгами они вернутся к себе и станут уважаемыми людьми, на которых будут равняться соседи. Через два года этих горцев заменить на других и создать преемственность. Все молодые горцы будут стремиться попасть в ваш конвой. И все станут патриотами России, а не её непримиримыми врагами.

– Конечно, Пётр Христианович, я так и думал, но сразу нашлось десятки советчиков, которые отговаривали меня, а если говорили и принять их на службу в гвардию, то советовали просто рядовыми в Преображенский полк. Вот я и пригласил вас, чтобы вы объяснили всё Николаю Алексеевичу. – Довольно улыбнулся Александр.

Вона чё! Советчики. И вот эти старые служаки в числе прочих.

– Но ведь вы привезли больше восьмидесяти человек? – буркнул Татищев.

– Да, десять черкесов и десять вайнахов я не привёз, это не дрова, а пригласил в свой Мариупольский гусарский полк. И они там будут обучать выездке и сабельному бою с джигитовкой молодое пополнение, да и старичкам есть чему поучиться. И этих я тоже переодевать не буду. Пусть выделяются. Ещё я, предполагая, что грядут непростые времена, выбрал себе в ординарцы, что ли, десять молодых черкесов, а одиннадцать. Они будут учиться у меня лично.

– Десять ординарцев? – оба вскинули брови.

– У ханов свои причуды. – Посмеялись.

– Пётр Христианович, а не возникнут трения у гвардейцев с черкесами вашими? – Татищев парик поправил. Последний в империи с париком. Старенький, лысый должно быть, вот и не снимает.

– Конечно, возникнут, если провоцировать. Но вы же командир полка, объясните гвардейцам, что творится из-за этих поляков. И предупредите, что даже за попытку дуэли с горцами лишение дворянства и ссылка на Аляску. Александр Павлович и вы издайте такой указ. Загубим же всё дело. Наоборот, подожжём Кавказ. Вообще, если честно, я бы все войска удалил из Петербурга, а особенно гвардию. Вот их и нужно послать в Польшу. Очень хороший предлог.

– Прямо как батюшка мой говорите, – поморщился Александр.

Брехт промолчал. Павел сделал ошибку, наехав таким образом на гвардию. Лишил их балов и служить заставил. Нужно было перемолоть гвардейские полки в войнах. С Суворовым в Италию всех до единого послать. Кстати, насколько он помнил историю, именно так Александр и поступит и под Аустерлицем, и в Пруссии будет воевать гвардия. Может, потому и проиграли Наполеону оба сражения.

Глава 17

Событие сорок четвёртое

Народными я средствами лечусь

От вируса! – сказала тётя Сара.

А в маске задохнуться я боюсь,

У них противный запах перегара!

В Первопрестольной ещё дела оставались, но нужно было срочно ехать в Студенцы. Во время ссылки Брехт, как-то зашёл к Матрёне в её избушку на курьих ножках, чтобы определить степень знаний колдуньи. Называл разные болезни, и потом они по симптомам определяли, как их на Руси обзывают. Потом наоборот. Матрёна показывала ему сушёные травы и рассказывала, как их местные кличут, а он пытался на более современный язык это перевести. Если итоги подводить, то получился в результате разговор слепого с глухим – полная хрень. Почти не нашли точек соприкосновения.

Однако разговор про туберкулёз или чахотку хорошо запомнился Петру Христиановичу. Бабка называла несколько сборов многокомпонентных, там и берёзовые листья и медуница и крапива и багульник и тысячелистник. Да почти все травы, что Брехт знал и куча, которых не знал. Вывод