– Как ты вообще…

– Н-не п-помню, – он потер бок. – Вышел… д-до рынка дошел… а там… вдруг темно, очнулся уже здесь. Н-нехорошее место.

– Ага, – согласилась я, переступая через очередной букет, на сей раз из фарфоровых лилий. – Думаешь, сожрут?

Попытаются – так точно.

Маншул вновь заворчал, а я погрозила ему пальцем. Ишь, скалиться еще будет. Тебя для чего создавали, коврик ты воплощенный? Не мог хозяина сберечь? Или…

– Он п-появился п-позже, – Эль вцепился в темную шерсть, на которую налипло изрядно пыли. – П-полагаю, ощутил неладное, и вот…

«И вот» был у него в боку. Такой длинный тонкий штырь полупрозрачный, чем-то напоминающий булавку изо льда.

– Это… что это такое? – я указала на булавку мизинцем, раздумывая, можно ли ее вытащить или же пока не стоит трогать.

Хотя, конечно, без булавки мне мой муж нравился как-то больше.

– Ледяной шип, – Эль поморщился и все же опустился на пол.

– Ага… а подробней если?

– Тебе его трогать не стоит.

– Не стоит или нельзя? – я уже давно вышла из возраста, когда подозрительное нечто спешат схватить голой рукой, однако уточнить подробности не отказалась бы.

– Н-не ст-тоит, – твердо произнес Эль и отодвинулся. – Я н-не знаю, как он от-треагирует на человека.

Ага… то есть если исключительно теоретически…

Но руки я за спину убрала. К чему мужа нервировать? Соседка, не та, которая рядом обреталась, а другая, с конца улицы, чудесная женщина, пережившая пятерых супругов, чтобы выйти замуж за шестого, как-то обмолвилась, что на самом деле мужчины – существа на редкость хрупкие. И волновать их не стоит, а то, глядишь, потом то сердце остановится, то печень отвалится, то еще какая напасть приключится.

– Это измененный организм, – Эль потрогал иглу и поморщился. – Он… был здесь. Я решил…

– Здесь? – я огляделась, насколько это было возможно.

Склеп.

Просторный такой склеп, явно рассчитанный на то, что использовать его будут долго. Потолок высок, теряется во тьме. Колонны, его поддерживающие, выглядят в достаточной мере прочными, чтобы простоять еще сотню-другую лет. Пол грязноват. Саркофаги… ага, с полдюжины, на ближайшую, так сказать, перспективу, но не обработаны. Скорее ощущение, что камень кое-как обтесали, придав нужную форму, и притащили сюда. Мол, кому лежать, тот и сам разберется, цветочками украшать или там мотыльками, в конце концов, смерть – дело личное.

Крышки, к слову, были тут же.

Лежали, скромно прислоненные к боковинкам саркофагов. Главное другое, никаких таких игл, явно зловещего вида, я не обнаружила. Стало быть…

– Н-не совсем, – Эль погладил запылившегося маншула. – П-понимаешь… когда я п-пришел в с-себя, я п-подумал, что это мама. Или бабушка.

– Где?

Только эльфячьей матери мне для полного счастья и не хватало. Но склеп был пуст. Разве что вот цветочки…

– В-в принципе. Мама… д-думает, что наш брак случаен. И п-полагает, что мне нужно уехать.

– Куда?

– К-куда-н-нибудь, – он опять стал заикаться сильнее. – Д-далеко. От т-тебя. И п-подождать п-пару десятков лет. П-пока ты не умрешь.

Ага… а план, надо признать, вполне себе здравый. Да и с нынешним моим образом жизни ожидание может не затянуться.

– Я п-против. Б-бабушка т-тоже сомневается… но она говорит, что нужно не мне уезжать, а отослать тебя. Дать денег. Много. Люди любят деньги.

Не без того. Не скажу за всех людей, но я деньги точно люблю, главным образом потому, что они здорово облегчают жизнь. Однако уехать…

Куда-нибудь. И избавить бедного эльфа от травмирующего присутствия моей особы.

– Мы п-поругались, – признался он, и левое ухо дернулось. – Сильно. Я сказал, что б-больше не п-приду… что… это неп-порядочно… и вообще…

И поэтому, очнувшись, решил, будто бы во всем виновата матушка, вступившая в преступный сговор с бабкой? Пожалуй, не обнаружься в склепе Эль, я бы тоже пришла к такому выводу. Но при всей извращенности своего мышления моя несчастная свекровь – начинаю подозревать, что свекрови, как явлению, счастье недоступно, – не позволила бы обидеть сына.

А игла в боку – это даже не обидеть. Эльфы ведь далеко не бессмертны.

– Я решил, что меня зап-перли. В детстве мама часто меня зап-пирала, когда хотела, чтобы п-подумал над своим п-поведением… Я разозлился. Очень. И решил, что в-выберусь…

– А место тебя не смутило?

Я присела рядом с мужем, который, надо сказать, выглядел поганенько. Вон какая рука холодная. Нос истончился, подбородок заострился, а под глазами мешки появились, будто он не три дня отсутствовал, а…

Стало немного совестно. Мне бы раньше хватиться, а я дурью маялась. Сомнениями.

– У м-мамы своеобразное отношение к человеческим реликвиям, – признался Эль. – Мы хороним погибших под корнями дубов. Тела быстро зарастают снежнотравником. Потом плоть разлагается и становится частью мира…

В этом, стоило признать, было что-то донельзя здравое. Хотя бы то, что воскреснуть, когда твою плоть сделали частью мира, куда как сложнее.

– В общем, ты полез к свободе. – Игла была холодной, и этот холод я ощущала явно, стоило поднести руку к крохотному вздутию на конце этой булавки. – И каким образом?

– Воздух… выходил… я решил, что б-будет вентиляция, и я смогу… если немного обрушу склеп, то смогу выбраться.

Наивный. Если я что-то понимала, то подобные места обрушить не проще, чем скалу, в которой мы побывали.

– Но ход вел вниз. Я шел и шел, – Эль вновь скривился, скособочился как-то. Вот явно ему становится хуже. Идти он не способен. А тащить на себе у меня сил не хватит. То есть на сколько-то хватит, но когда они закончатся, что делать? Бросать? Как-то это неправильно.

Тогда надо вытащить эту дрянь для начала. Дальше разберемся.

– Я п-почти дошел до реки. Я слышал воду, и… я уже решил, что выбрался, когда появилась т-та девушка. Она спросила, как меня зовут.

Девушка?

Вот же… девушка… наличие посторонней и, крепко подозреваю, не слишком живой девушки меня, мягко говоря, не обрадовало.

Тем более раз оная девушка оказалась способна говорить.

Высшая нежить?

Не хватало… впору бежать и стучаться, требовать, чтобы выпустили нас… только вот…

– А потом что?

– Я представился. Я спросил, нужна ли ей п-помощь. Она выглядела п-потерянной. Сказала, что нет, что ей уже п-помогли. И спросила, есть ли у меня жена.

Какая любопытная нежить, аж не по себе. С одной, помнится, уже пообщались. Как-то вот не тянуло опыт повторять, да и сомневаюсь, что полубожественные сущности встречаются так часто.

– А п-потом спросила, любим ли мы друг друга. И сказала, что если любим, то все б-будет хорошо…

Где-нибудь на том свете, где текут