Когда Марджери зашла в студию, завтрак был подан, но Фрэнк, будто не замечая этого, работал. Она сразу же уселась и стала разливать чай.

– Тебе бы лучше поесть, – сказала она, – и продолжить работу после, но я полагаю, что, как всегда, ты дождешься того, что все станет холодным и противным. Яйца, бекон и остывшие куропатки. Я собираюсь начать.

Марджери положила в тарелку порцию и сделала глоток чаю, но едва она успела почувствовать аромат, как Фрэнк внезапно оторвался от холста и сел рядом с ней.

– Я устал, – сказал он, – и у меня тяжелая рука.

– Она станет легче после завтрака, – заботливо произнесла Марджери. – Ешь, Фрэнк.

– Нет, я поем чуть позже. Я просто хочу посидеть рядом с тобой и посмотреть на тебя. Дорогая Марджери, какая это, должно быть, пытка – иметь такого мужа, как я!

Было нечто страстное в его голосе, и Марджери почувствовала, что она тронута.

– Ах, Фрэнк, – сказала она, – это не так.

Фрэнк смотрел на нее страстным и преданным взглядом, как собака смотрит на своего хозяина. Он взял ее руку и начал нежно гладить длинными нервными пальцами. Внезапно он вскочил.

– Я понял, я понял, – возбужденно произнес он. – Я рисовал нечто, вовсе не являющееся мной. Но сейчас я могу это сделать – нарисовать себя. Марджери, ты можешь подойти и встать очень близко ко мне, так, чтобы я смотрел в зеркало и видел твое отражение?

Марджери положила вилку, встала и прошла через комнату к мольберту.

– Так? – спросила она.

Фрэнк взял уголь и начал быстро рисовать. За десять минут он сделал то, с чем не мог справиться последние два часа.

– Вот, – сказал он, – это твой муж. А теперь возвращайся к завтраку, дорогая. А я сейчас же должен начать работу!

Марджери посмотрела на лицо, которое он набросал.

– Да, это ты, – сказала она. – И ты, Фрэнк, выглядишь точно так же, как тогда, когда я встретила тебя тем утром в Нью-Куэй.

– Это именно то, чего я хотел, – сказал Фрэнк.

Глава IV

Марджери завершила завтрак с чувством облегчения. Ей хотелось, чтобы задуманный Фрэнком автопортрет был написан быстро и без особых усилий, а главное – без возможных неприятностей, и тот факт, что муж выкинул из головы нелепую мысль о том, что он не способен написать лицо так, как ему бы хотелось, казался ей весьма ободряющим. Она взяла с него обещание, что он доест свой завтрак и обязательно выйдет с ней на получасовую прогулку. Затем она покинула его.

Фрэнк подготовил палитру и стоял с кистью в руке. Он смотрел то на свое отражение в зеркале, то на набросок, сделанный углем.

– Все очень странно, – пробормотал он, – и сейчас я вижу это совершенно ясно.

Он все больше хмурился. Когда Марджери была здесь, он видел нечто совершенно иное: он видел самого себя таким, каким видела его жена, но то лицо, что сейчас хмуро смотрело на него из зеркала, сильно отличалось.

Он отложил палитру, кисть, взял лист бумаги и стал рисовать. Черта за чертой Фрэнк воспроизводил то лицо, которое нарисовал раньше – утром: то, которое так и не увидели Джек и Марджери.

– Нет, оно нехорошо, – сказал он, посмотрев на холст. – Мне нужно нарисовать то, что я есть на самом деле. А не то, что Марджери думает обо мне.

Взяв хлебный мякиш со стола, он с его помощью стер лицо, которое нарисовал полчаса назад, когда рядом была Марджери. Потом придирчиво изучил сделанный только что набросок и убедился в том, что ему удалось поймать суть. Лицо на бумаге казалось воодушевленным. Веки были немного опущены, а взгляд из-под них направлен чуть в сторону. В глазах светилась печаль, а губы слегка разомкнуты в улыбке, но эту улыбку нельзя было назвать веселой. В целом на лице было тоскливо-задумчивое выражение – казалось, что человек на рисунке (он сам), слушая шум веселого города, был бы и рад предаться сладостным развлечениям, но в то же время понимал, насколько они дурны.

Фрэнк снова взял в руки карандаш. В наброске было что-то не устраивающее его. Он посмотрел на свое отражение в зеркале, потом отвел взгляд, снова посмотрел и наконец увидел то, чего не хватало. Он нанес два быстрых штриха, чтобы усилить тень в складках губ, и набросок был закончен. То выражение, которое он все утро пытался уловить с таким трудом, было схвачено, и теперь он гадал, сумеет ли Марджери увидеть его таким, какой он есть.

Через некоторое время Марджери снова зашла в студию. Ее муж рисовал быстро и увлеченно, он даже не взглянул на нее. Того лица, что он набросал во время завтрака, не было, а новое было едва отмечено несколькими линиями. Она была разочарована – на ее взгляд, с тех пор как она ушла, работа особо не продвинулась в главном.

– Ну, как твои дела? – спросила она, чтобы не молчать.

– Ты и сама можешь посмотреть.

Он отошел от портрета, чтобы дать ей возможность увидеть сделанное. Она отметила, что он ярче выделил контуры по сравнению с тем, что было раньше, и прорисовал задний план.

– Ну что же, замечательно! – сказала она. – Но почему ты снова стер лицо?

Фрэнк поднял на нее глаза.

– Ах, да… Я стер его сразу после того, как ты ушла, и сделал другой набросок. Теперь я знаю, как мое лицо должно выглядеть на портрете, но пока не перенес его на холст. Сейчас займусь этим.

– Что ты делаешь? – спросила Марджери, увидев, как он крутит в руках какой-то пожелтевший листок, схватив его со столика. – Это какая-то программка?

– Ах да, программка… Вывалилась из книги и попалась под руку.

Он отбросил программку, взял уголек, набросал лицо на холсте и снова отошел в сторону.

– Посмотри!

– О Фрэнк, не стоит… – воскликнула Марджери. – Ты выглядишь как преступник или что-то в этом роде… Как будто тебя вынуждают оплатить счет, который ты и не собирался оплачивать.

Фрэнк коротко и горько рассмеялся.

– А по-моему, очень удачно, – сказал он.

Марджери продолжала смотреть на холст.

– Это лицо ужасно, – сказала она. – Но я не могу понять, что в нем не так. И… все же это твое лицо.

Она оторвала взгляд от холста, посмотрела на мужа и увидела, что он выглядит не лучшим образом – на его лице отражалась мука.

– Кажется, я понимаю, в чем дело, – сказала она. – Ты хмурился и рычал до