впечатление, что писатель не на шутку увлекся своим выдуманным мирозданием, начал воспринимать его как подлинную реальность.

«Сильмариллион», может быть и вопреки желанию автора, уводит нас от реальности, подменяет ее выдуманным писателем миром. Причем сам Толкин, как это ясно из его писем, понимал, как опасно для писателя обольщение вторичным миром – оно может стать своего рода состязанием с Творцом мира подлинного. Цель же создания вторичного мира, по Толкину, «не в том, чтобы покорить и перекроить первичный».

Во многом картина творения мира, изображенная в «Сильмариллионе», напоминает библейскую. В центре мира у Толкина, как и в Библии, находится Бог-Творец. Многие эпизоды книги восходят к библейским (например, история падшего духа Мелькора). Но очевидно также и то, что писатель вводит в свой мир множество элементов, по сути дела, противоположных христианству. В этом смысле многое настораживает уже во «Властелине колец». Уже во «Властелине колец» добро и зло фактически показаны как две силы, сущности, противоборствующие друг другу. Так, мы можем встретиться со следующей фразой: «Две могучие силы, две воли скрестились в нем, словно два клинка». Здесь как будто присутствует отзвук дуализма, в котором как раз добро и зло понимаются как две силы. В то время, как в святоотеческом богословии утверждается, что зло не является сущностью, силой, оно рассматривается как болезнь человеческой природы, состояние воли человека, направленное против Бога[32].

Этот момент усиливается в «Сильмариллионе». Во «Властелине колец» было лишь упомянуто о том, что страшная Шелоб – «последняя из тревожащих мир отпрысков древней Унголиаты, порождение Довременного Мрака». В «Сильмариллионе» же говорится, что «бесчисленными веками раньше, когда Мелькор впервые с завистью взглянул на Владения Манвэ[33], ее породила Тьма, окружавшая Арду». (Ар да – Вселенная. – Ю.П.)

Мелькор после творения вмешивается в него и много портит («облик Арды и равновесие ее вод и земель нарушилось, так что изначальные замыслы валаров были искажены и впоследствии не восстановлены»). В тексте же Вселенная прямо называется «Ардой Искаженной». Нужно ли говорить о том, что святоотеческое богословие никогда не называет нынешний мир искаженным творением. Хотя, конечно же, все мироздание пострадало из-за грехопадения человека. Но с помощью человека может и возродиться[34].

Смерть, данная людям, в «Сильмариллионе» называется даром Илуватора (Бога). Но, по Библии, смерть это не дар, а наказание человеку за совершенное Адамом грехопадение («смертию умрешь»), она понимается как разлучение души и тела.

В «Сильмариллионе» не только Илуватор обладает способностью творить живые существа. Ауле, один из валаров, например, создает гномов из камня, а Бог только после совершившегося творения находит для них место в Бытии мира. (Не совсем ясно, как это соотносится с Божественным Провидением.) Творит и Мелькор, злой дух, он создает «лиходейских тварей» (чудовищ, призраков, драконов). При этом, когда Мелькор пытается вмешаться в творение мира и внести в него что-то свое, Илуватор говорит ему: «А ты, Мелькор, увидишь, что нет темы, истоки коей не лежали бы во мне, равно как никто не может изменить музыки мне назло. Ибо тот, кто попытается сделать это, окажется лишь моим инструментом в создании вещей более дивных, чем он сам мог бы представить себе». Здесь снова вспоминается Мефистофель, который якобы «творит добро, желая зла».

Толкин вкладывает в уста Илуватора следующее оправдание всех поступков людей, в том числе и злых: «Окажется в свое время, что все, что бы ни совершали они, служило в конце концов к славе моих трудов». Все это представляется в произведении сомнительным. Хотя нужно оговориться, что нелепо требовать от художественного произведения богословской точности. Но исключением являются те произведения, которые вторгаются в эту область. А «Сильмариллион» как раз из их числа. Эта книга представляется и художественной неудачей писателя, в литературном отношении она намного слабее предыдущих произведений.

Многие вещи в «Сильмариллионе», к сожалению, позволяют сравнительно легко перетолковать его в нехристианском духе. Отсюда во многом проистекает заблуждение многих, видящих в писателе человека, намеренно проповедовавшего неоязычество. Толкин стал, явно помимо своего желания, родоначальником нового литературного жанра – фэнтези. Почти все авторы, писавшие произведения в этом жанре, считали себя последователями Толкина, при этом они намеренно пытались создать неоязыческую картину мира.

По поводу «Властелина колец» Толкин писал: «Мне радостно сознавать, что у него уже нашлись добрые друзья, способные защитить от коварства и злобы врагов, но, к несчастью, далеко не все глупцы собрались под знамена противника». Писатель отрицательно относился к тому, что уже многие его современники пытались в повседневной жизни подражать внешней стороне поведения героев, называли друг друга именами его персонажей, устраивали игры, инсценируя прежде всего сражения из его книг. Все это среди толкинистов распространено и сейчас. Некоторых из них в книгах писателя привлекает изображение магических действий, они говорят о серой магии (по аналогии с Гэндальфом, которого называют Серым), пытаются применить ее на практике. Сам Толкин относится к магии резко отрицательно. Он писал, что «магия меняет реальный мир (или притворяется, что делает это)», «магия – набор определенных приемов, ее цели – власть, господство над неживыми предметами и волей живых существ». Поэтому в своих произведениях он старался, по его собственным словам, редко прибегать к магии. Причем магия, изображаемая писателем, совсем иного рода. Во «Властелине колец» есть сцена, когда Галадриэль говорит Фродо и Сэму, что есть эльфийское искусство, а есть «уловки врага» (магия в обычном, и для Толкина – отрицательном, смысле слова). Под эльфийским же творчеством писатель понимал «искусство, лишенное множества ограничений, какими его наделили люди, искусство свободное, совершенное, смелое (ибо предмет и образ существуют в нем как единое целое»). По сути дела, он имеет в виду творчество, подобное тому, как Адам в Раю давал имена тварям. Творчество эльфов свободно от греха, который неизбежно привносится во все, что делает человек. Способностями к такому искусству, к такой «магии» «люди обделены», она доступна у Толкина только эльфам и передается исключительно по наследству. Но магические действия подобного рода совершают в книге «Властелин колец» не только эльфы, но и король Арагорн. По Толкину, это возможно в силу того, что Арагорн – эльфинит, потомок эльфов. Но мало кто из читателей, разумеется, будет читать письма Толкина и разбираться в том, почему именно этот персонаж может исцелять больных с помощью травки и определенных слов (что напоминает заговор). Сам писатель, впрочем, признавал, что в своих книгах «слишком неосторожно употреблял слово “магия”». Читатели же часто видят в книгах Толкина, что у него магия изображается как реальная сила – надо только, чтобы она служила