Шрифт:
Закладка:
Теперь точно пришла пора уходить.
Нико уже откашлялась, собираясь произнести эти слова вслух, но тут Монти, изучавший чертеж в рамке на стене, спросил:
– Это что, для связи со спутником? Никогда такой радиовышки не видел.
– А, ты про это, – отозвался Эхо и посмотрел заблестевшими глазами на Нико. – Это Баклан.
Мифология II
– Звонарь взбирался на самый верх маяка и бил там в Колокол, звон которого проносился, подобно баклану, над гладью морской и нырял в воду… – В это просто не верилось, это было невозможно, но оно происходило. Нико следовала за Эхо вдоль дальней стены хижины, а он говорил сонным голосом, как рассказчик, чуть прикрыв глаза: – Работа Звездочета была, наверное, наиважнейшей, ведь без него солнце, луна и звезды попадали бы с неба…
Он переиначил сказку, но в свете того, что близилось, это едва ли имело значение.
Они спустились с холма к берегу Мерримака, и там, за полосой кустов и деревьев, Нико увидела очертания высоченной конструкции – прямо как с чертежа в рамке. У ее основания, в каких-то метрах от воды, речь Эхо замедлилась, и Нико почти уже не слышала его лишенной красок версии «Странницы среди вод», словно кто-то отключил звук. И лишь когда Эхо закончил, Нико поняла, что все это время отмечала в уме расхождения: ни тебе иглобрюха, ни косатки; Странница стала Странником, а безликая ведьма в конце так и не появлялась.
– Что это? – спросила Нико, и громкость будто снова включилась.
– Я же говорил, – ответил Эхо. – Баклан.
Механизм напоминал металлическое дерево без веток. Широкий у основания, он будто рос у кромки воды, возвышаясь над землей метров на двенадцать и постепенно сужаясь к концу. К верхушке крепилось два приспособления. Одно напоминало раскрытую книгу, расположенную под углом: обращенная страницами к небу, она словно предлагала космосу прочесть историю. Прямо под ней была круглая спутниковая тарелка, нацеленная вниз, в середину реки Мерримак.
Нико ощущала себя оторванной от тела, настолько, что даже не заметила, как они по пути сюда перешли заросшие травой рельсы – полосы уходили вдаль параллельно реке. А пока Кит не указал на них, никто не обращал внимания и на него самого. Леннон тоже присоединился к ним и теперь впитывал все: рельсы, реку и рассказ Эхо.
– А я думал, что баклан – это птица, – произнес он.
– Так и есть. – Эхо погладил основание металлической конструкции. – Птица, которая парит над водой и ныряет, ей вольготно как в воздухе, так в воде. Я еще не родился, а моя семья уже присматривала за этим местом. В их обязанности входили защита и ремонт Баклана. Отец рассказал мне эту историю. Он говорил, что Баклан улавливает звон Колокола, фильтрует его, усиливает и передает в воду… – он указал в середину реки, – …а по ней звук несется в Манчестер.
Безвольно опустив руку, он обернулся.
– Только все это, конечно, брехня.
У Нико в животе словно образовался тяжеленный камень.
– В каком смысле?
– Отец рассказал мне эту историю, но его больше нет. Мама умерла, еще когда я был мелким. Нет никакого Колокола. А это устройство, что бы ни делало, не связано с источником молодости или еще чем-то таким. Просто очередная электрическая фигня. Передавала энергию кучке идиотов, которые этого не заслуживали. Это просто сказка. Отец ее рассказывал, чтобы жилось не так паршиво.
Одно дело, когда тебя терзают сомнения, и совсем другое, когда эти же сомнения кто-то другой преподносит как нечто определенное. Нико вдруг ощутила внезапный порыв, стоя тут, на берегу реки, в тени высоченного устройства; вернулось посетившее ее ранее дежавю, как будто все они – лишь актеры, читающие реплики своих ролей, стоя на отведенных им местах на сцене.
– Все хорошо? – Леннон положил ей руку на плечо.
По какой-то причине она посмотрела на Кита, на этого испуганного милого мальчика, и постаралась мыслить ясно. День угасал. Они с Гарри, наверное, успеют пройти еще несколько часов на юг, если выдвинутся прямо сейчас, непременно сейчас, только…
– Это была твоя семья, – тихо произнес Кит. Он посмотрел на Эхо и указал на вершину холма. – Под деревом. И в могилке. Это ведь были твои отец и братик, да?
Эхо ответил со странной грустной простотой:
– Они болели, а я отправился на охоту. Заблудился, а когда нашел путь домой, то все уже случилось.
Взгляд Нико так и оставался прикован к Киту. Она вспомнила, как Монти смотрел на Лоретту чуть ранее – в его взгляде читалась юная, щедрая любовь. Тот же взгляд она видела в глазах родителей, и от него ей становилось и радостно, и грустно одновременно: «да, такая любовь существует, и нет, тебе, возможно, ее не узнать». В этом чувстве Нико не сомневалась, но все же она задумалась: можно ли смотреть на кого-то так, будто любишь его, но при этом влюбленности не испытывать?
Она улыбнулась Киту.
Он улыбнулся в ответ.
спальные приготовления
После провала с «Инопланетянином» в «Близнеце рая» пришли к негласному соглашению, что больше проектор ни одного фильма не испортит.
Но даже так старые пленки дарили часы развлечений. Стоило поднести ленту к свече, и каждый кадр становился виден. Кит, Монти и Лэйки по очереди придумывали истории для этих картинок. Их любимыми были пленки с комедиями и любовными историями, образы, что вызывали смех; самыми нелюбимыми – фильмы о войне. Молодых людей ранили и уносили на носилках. Молодые люди курили в окопах. Люди стреляли в людей по непонятным причинам. Иногда раненые выживали, но тогда в их глазах зарождался взгляд, который сообщал: «Придет и мой черед».
От вида грязи на лице у Эхо Дакота сошла бы с ума; говорил он так, будто выплевывал слова непережеванными кусками еды, однако больше всего поражал его взгляд, который как бы обещал: «Придет и мой черед».
Ребята поужинали в хижине, где все жарче горела печка. Меню не радовало хоть чем-то новым: сублимированные мюсли Нико, много вяленого мяса (которого в шкафах хижины, похоже, имелись неограниченные запасы) и последняя банка с персиками от Дакоты. Эхо приспустил тушу и зажарил на огне в костровой яме крупный кусок оленины. При этом он рассказал, как отец приучил его сперва относить тушу вниз по течению реки хотя бы на километр, там свежевать, мыть и лишь затем тащить сюда.
– «Не лей кровь там, где кров», так он говорил.
Ел Эхо как животное.
Словно это был его первый и последний ужин. Первое и последнее мясное блюдо.
Кита Эхо немного пугал, однако жалость к нему перевешивала страх. «Я заблудился, а когда нашел путь домой, то все уже случилось…»
Одно было хорошо: Нико с Гарри пока не уходили. Кит не знал, как с этим быть и надолго ли это, но спрашивать не хотел. Когда с ужином было покончено, Монти положил матрас для Лоретты у печки.
