— молотый кофе в банке, сахар и консервированные хлебцы.

Чуть приоткрыв штору, выглянул во двор, на который опускались сумерки. Там было пусто, с деревьев опадала листва, стал накрапывать мелкий дождь.

Приняв горячий душ, агент вытерся мохнатым полотенцем, причесался у небольшого зеркала и прошел на кухню. Сварил кофе на газовой плите, налил чашку, положив туда сахар, неспеша выпил, заедая копчеными сосисками и хлебцами. Вымыв чашку, все убрал, взял их холодильника бутылку пива открыл, прошел в комнату и, усевшись на диван, включил телевизор. Потягивая из горлышка, послушал выступление Аденауэра, а затем, переключив канал, до полуночи смотрел американские вестерны.

В шесть утра Богдан встал, принял холодный душ и снова выпил кофе. После достал из портфеля пистолет, проверил обойму. Затем, положив его в карман пальто, сжевал таблетку нейтрализатора. Через десять минут вышел из подъезда (утро было холодным и сырым), поглубже надвинув шляпу, поднял воротник. Скоро звук его шагов затих в еще спящих улицах.

Ровно в девять исполнитель был на месте.

Пройдя рядом с вывеской редакции, куда вели несколько истертых ступеней, он сразу же увидел предложенное Клаусом место для засады. Это была полукруглая ниша в стене, где на гранитом постаменте зеленел бронзой чей-то бюст.

В пяти метрах выше над ним выступала крыша здания, создавая нечто вроде алькова. Не заходя внутрь, агент свернул в переулок, где его должен был ждать Клаус, там в паре десятков метров впереди, у тротуара стоял «фольксваген». Миновав его, Богдан скользнул по стеклам взглядом, внутри сидел человек.

Ребет появился в половине десятого, заставив понервничать, и не со стороны площади, а из переулка, в котором ждал Клаус.

«Он!» Гулко забилось сердце, рука скользнула в карман, палец взвел курок. Профессор между тем приближался, с тростью в руке. Высокий, грузный, в черном макинтоше и тирольской шляпе с пером. На одутловатом лице поблескивали очки. Когда проходил рядом, агент выступил из ниши и, кивнув тому под ноги, произнес:

— Господин, вы что-то уронили.

Ребет недоуменно опустил взгляд, и в ту же секунду раздался щелчок. Легкое, с запахом миндаля облачко влетело в открывшийся в немом крике рот. Хватая руками воздух, объект рухнул на брусчатку. А стрелок, сутулясь, уже спешил к переулку, где вскоре хлопнула дверь, и послышался звук отъезжавшего автомобиля.

— Держите, — прикурив сигарету, Клаус передал ее Богдану. Тот взял ее, сжег в три затяжки и затушил в полной окурков пепельнице. Клаус тем временем вырулил на оживленную улицу и прибавил скорость.

— Тоже волновались? — Богдан взглянул на водителя.

— Нервы, — включил тот приемник, салон наполнили тихие звуки танго.

Доставив напарника в небольшое местечко в сотне километрах от Мюнхена, Клаус взял ему билет на проходящий поезд до Берлина. Оттуда на следующий день Сташинский позвонил в Ремаген Исаеву, сказав лишь одну фразу: «Наш друг отправился в путешествие».

Положив трубку на рычаг, Исаев с минуту расхаживал по кабинету, а затем, достав из сейфа бутылку коньяка, выпил рюмку. Еще через сутки, утром он читал свежий номер «Самостийной Украины», в котором был помещен некролог о смерти Льва Ребета от сердечного удара.

— Что и следовало доказать, — Исаев аккуратно сложил газету, после чего отправился к посольскому шифровальщику и отправил в Центр сообщение о выполнении задания.

Спустя несколько часов тот занес ответное — с указанием приступить к выполнению второго.

…В Роттердаме стоял теплый май, карильон ратуши многозвучно сыграл полдень, голландцы следовали по своим делам. Солидно и неторопливо. Оживление наблюдалось лишь на старом городском кладбище Кроссвейк, считавшимся в былые годы почетным. К одной из его могил с приличествующими моменту лицами шествовала целая процессия.

Впереди — крепкие, мордастые детины несли венки, увитые траурными лентами; за ними, провиснув руками, шел в наклон худой лысоватый недомерок с бегающими глазами, а следом еще три десятка человек, мало похожих на жителей страны тюльпанов. Остановившись у черной плиты с трезубцем и мечом, увенчанной тевтонским крестом из гранита, окружили её полукругом, возложили венки, оправив муаровые ленты, после чего недомерок, обернувшись к соратникам, учинил речь.

В ней, все больше возбуждаясь и брызгая слюной, он сообщил о почившем здесь великом сыне ныне порабощенной страны — австрийском прапорщике и командире сечевых стрельцов Евгене Коновальце, подло убитым проклятыми чекистами, о его заслугах в освобождении вместе с Петлюрой и германскими войсками в 1918-м «ридной нэньки» от большевиков, а также о создании впоследствии славной организации ОУН, покрывшей себя славой. Но при этом оратор стыдливо умолчал о расстреле сечевиками киевских рабочих завода «Арсенал» и погромах еврейского населения, а также отправке эшелонами в фатерланд продовольствия и награбленных ценностей. А еще о сотрудничестве с германским Абвером.

Этой речи внимал, рассматривая оратора, стоявший в задних рядах Богдан, думая, — какая же ты мразь. Вместе с Исаевым и Клаусом Бандеру они вычислили год назад, но тот, призывая к борьбе с Советами, постоянно курсировал по Европе в сопровождении охраны, что затрудняло выполнение задания.

На этот раз после траурного митинга и поминок с возлияниями лидер ОУН вместе с провожающими на двух авто прибыл на вокзал и поднялся в мягкий вагон поезда, следовавшего в Мюнхен. Помахал на прощение шляпой. Еще через два вагона (в плацкартный) сел и агент. Спустя короткое время по составу прошел лязг сцепок, колеса, набирая ход, медленно завертелись.

В Мюнхене попеременно с Клаусом Богдан продолжил слежку за объектом, но удобного случая не представлялось. По утрам на Кристманштрассе 7, где на первом этаже вместе с семьей, под фамилией Штефан Попель жил Бандера, подъезжал автомобиль. Из него выходили два угрюмых «эсбиста», один направлялся в подъезд, а второй ждал снаружи.

Затем первый возвращался, сопровождая «кэривныка», второй открывал заднюю дверь кабины, объект исчезал внутри, машина отъезжала. Без охраны Бандера не появлялся и в общественных местах. Даже в театре и на рынке, куда любил ездить за продуктами.

В конечном итоге Исаев принял решение осуществить ликвидацию на лестничной площадке его квартиры, надеясь на оплошность охраны, для чего провел необходимую работу. По его поручению Клаус определил тип замка, стоявшего на двери подъезда дома, а на Лубянке изготовили отмычку и доставили её в посольство с почтой. Исаев передал ее агентам, и в одну из ночей Богдан, проникнув в подъезд дома, ознакомился с планировкой.

Акцию по ликвидации Бандеры, зная его распорядок дня, назначили на полдень четверга 15 октября (в это время тот заезжал на обед, длившийся около часа). Накануне, специально приехав из Ремагена, на явочной квартире Исаев провел тщательный инструктаж агентов. Операция началась в точно назначенное время.

За пятнадцать