Шрифт:
Закладка:
Эйприл встала и помогла подняться Вивиан:
– Противогазы и бомбоубежища? Какой восхитительный утренний досуг. – Вивиан при этих ее словах рассмеялась. – А как тебе такое… я бы с удовольствием послушала историю вашей с Теодором любви. Кстати, он очень красив. Молодчина. Я всегда знала, что ты своего не упустишь – когда встретишь подходящего мужчину.
Идя вслед за сестрой по лестнице, Вивиан почувствовала, что тревога потихоньку отступает. Это было знакомое чувство – такое облегчение приходило всякий раз, когда Эйприл начинала спускаться с верхушки дерева.
Но уже в следующее мгновение Вивиан вспомнила о Теодоре и о том, что она скрывала от него, – и тревога вернулась. Ей казалось, что теперь на дереве сидела она.
И не могла заставить себя посмотреть вниз.
Глава 15
12 августа 1940 года
Несмотря на тайну, о которой не должен был узнать ее муж, возвращение Эйприл придало Вивиан сил. Они, как по расписанию, ходили в Женскую волонтерскую службу и снабжали чаем и печеньем фабричных работниц, которые в военное время трудились сверхурочно. И, конечно, неустанно болтали о ребенке Вивиан и придумывали, как обставить детскую комнату. Это превосходно отвлекало от войны.
Стояло прекрасное солнечное утро, и Вивиан предложила прокатиться на велосипедах по Гайд-парку. Времени у них было – до полудня. После обеда они собирались на волонтерскую службу.
– Как твоя утренняя тошнота? – поинтересовалась Эйприл, перегибаясь через руль. Она ехала рядом с Вивиан с идеальной скоростью для такого влажного августовского утра.
– Терпимо, – ответила Вивиан, обливаясь потом. – Обычно к полудню она проходит.
– Кажется, именно поэтому ее не называют полуденной тошнотой.
Вивиан рассмеялась и нажала на педали:
– Не отставай!
– Ах ты хитрюга!
Вивиан получила впечатляющую фору, но вскоре Эйприл оказалась у нее на хвосте. Они ехали рядом, пока не запыхались.
– Давай отдохнем, – предложила Эйприл, сворачивая с главной дороги и притормаживая. Она спрыгнула с велосипеда и поставила его в тени большого разлапистого дуба.
Вивиан, следуя ее примеру, повалилась в прохладную траву. Они лежали на спинах, скрестив ноги и сложив руки на животах.
– Мы, наверное, выглядим, как пара трупов в гробах, – усмехнулась Вивиан, повернувшись к Эйприл.
– Тем веселее, – ответила она, глядя в небо.
И Вивиан неожиданно поразило… насколько они все-таки были похожи друг на друга. Она всю жизнь провела бок о бок со своей сестрой – и принимала это как должное. Но после долгой разлуки смогла взглянуть на их схожесть по-новому.
– Как же удивительно мы все-таки похожи, – не удержалась Вивиан.
– Это правда. Я после своего возвращения цепенею всякий раз, когда на тебя смотрю.
– Серьезно? – вскинула брови Вивиан.
– Да. – Эйприл повернулась к ней, подложив под щеку ладони. – Я теперь замечаю каждую мелочь. Что у тебя нос чуть-чуть кривой – прямо как у меня. И как ты машешь руками, когда говоришь. Должно быть, это наше французское наследие. Раньше я не замечала этого за тобой. А теперь осознала, что и сама машу ими от души.
Вивиан вгляделась в раскинувшиеся над ее головой резные ветки, сквозь которые пробивалось утреннее солнце:
– Интересно, что из этого мы унаследовали от мамы генетически, а чему она нас просто научила.
– Да, любопытно. Природа против породы.
– Старый добрый Чарлз Дарвин. Вот кто прибрал бы нас к рукам.
– А ты бы согласилась стать его подопытной крысой? – спросила Эйприл, снова переворачиваясь на спину.
– Ради науки? Конечно.
Некоторое время они молча смотрели в изрезанное листвой небо.
– Хвала небесам за то, что оставили на твоей заднице родимое пятно, – сказала Эйприл. – Наверное, только по нему нас мама и отличала в младенчестве. Благодаря ему ты особенная.
– Особенная? Вот уж не думаю. Хотя… – Вивиан почувствовала, что ее щеки вспыхнули. – Теодору оно очень нравится.
– Какая ты негодница! – Эйприл села.
Вивиан покраснела:
– Он единственный во всем мире знает о его существовании – не считая, конечно, тебя.
Эйприл, рассмеявшись, снова опустилась на траву:
– Хотя ты же теперь замужняя. Все в рамках приличия, да?
Вивиан взглянула на нее:
– Судя по фотографиям, которые ты мне показала, – особенно по той, где ты лежишь на кровати, – ты и сама жила как замужняя.
– Пожалуй, что так, – задумчиво протянула Эйприл.
Несколько мгновений они молча любовались небом.
– Замечательно, что ты вернулась, – сказала Вивиан. – Все это время я не чувствовала себя целой.
– Прекрасно тебя понимаю. Мне было хорошо в Берлине – но для абсолютного счастья чего-то не хватало.
Вивиан проследила за белкой, которая пробежала по ветке дуба:
– Я чувствую себя виноватой, даже когда просто думаю о чем-то подобном. Но Теодор стал для меня всем. После того как ты ушла, я казалась себе очень одинокой – пока он не вошел в мою жизнь. Я не хочу преуменьшать это. Не уверена, где была бы сейчас, если бы не он. И была ли бы вообще.
– Он кажется замечательным человеком – и я говорю это не просто из вежливости. Правда так думаю – а я отлично разбираюсь в людях.
Вивиан повернулась к ней:
– Поэтому ты так уверена в своем приятеле из Германии?
– Да.
Мгновение Вивиан вглядывалась в сестру:
– Тогда я тоже постараюсь верить в него.
До их слуха донесся отдаленный гул самолетного двигателя, и сердце Вивиан дрогнуло от страха. Она села и посмотрела на восток, прикрывая глаза от яркого солнечного света.
С июля немцы усилили авиационную агрессию, нацеливаясь на аэродромы и радиолокационные станции. Они намеревались уничтожить Королевские военно-воздушные силы и расчистить путь для полномасштабного вторжения на Британские острова. Они даже совершили несколько налетов на Лондон, в основном на оружейные заводы. Тридцать тысяч добровольцев уже вступили в службу наблюдателей и следили за небом с тысячи постов. Вивиан свято верила, что сирены предупредят их о надвигающейся опасности… но все это было ненадежно.
Они с Эйприл вскочили на ноги. Другие посетители парка тоже смотрели в небо – в ту же сторону. Вивиан выбежала из-под кроны дуба, стараясь разглядеть что-нибудь.
– Немцы? – спросила Эйприл, которая следовала за ней.
– Нет, наверное, наши. Иначе уже визжала бы сирена – и все разбегались бы по укрытиям.
Над их головами пролетели два британских «Харрикейна». Несколько человек в парке зааплодировали. А потом все разошлись