Старуха еще раз посмотрела пристально на обеих дочерей.

— И знать о нем не должен никто, — тяжело произнесла она. — Сейчас она нищенка. Потаскуха, родившая вне брака. Жениться на ней дураков нет. Но если городские альфонсы прознают про завещание и про титул… Ваган первым примчится просить у нее прощения!

Дочери с пониманием закивали головами.

— Нам осталось совсем немного продержаться! Совсем! Сколько она там протянет, месяц? Два? — продолжила старуха. — Да хоть бы и год! Мы можем распродавать вещи, добро, лошадей. Мы продержимся. Она — нет!

— Но через год ей исполнится двадцать один! — напомнила одна из девиц. — И тогда прощай, титул!

Эту мысль мадам Эванс перенесла молча.

— Не волнуйся, — ответила она холодно. — Я позабочусь о том, чтобы не исполнилось…

Перебинтованной ладонью она отерла липкий пот со лба и снова яростно посмотрела на дочерей.

— Да помогите же мне, тупые коровы! — проворчала она. — Берите меня под руки и пошли отсюда! Вон, прочь! И дня тут не задержусь! Здесь все закопчено дочерна! Провоняло дымом!

«И горелым мясом, да, Зина? Как тогда, помнишь?»

Гадкие голоса вернулись.

Хромающей старухе, которую дочери тащили под руки, казалось, что призраки вертятся вокруг нее, шепча на уши издевательские слова.

— Миранда, — велела она властно. — Титул все ж один. И он достанется Монике.

— Почему это ей? — тотчас заныла девушка.

— Потому что она младшая! — огрызнулась мадам Эванс. — Не хнычь! Тебе я помогу окрутить молодого герцога!

Миранда тотчас повеселела и показала язык сестре.

— Сейчас в гостинице ты напишешь ему слезливое письмо, — командовала мать. — Как рассказ из любовной книжки. Напишешь, что тоже ранена и жестоко страдаешь. Мы тебе перебинтуем руку. Или ногу. Нет, руку. А то еще подумает, что ты останешься хромоножкой! Ты напросишься к нему в дом. Скажешь, что наш пострадал очень сильно. Что там невозможно жить. Что кошмары терзают, и все такое. Что там пишут тупые восторженные барышни. Да послезливей! Это надо быть последним подлецом, чтоб отказаться помочь! А молодой герцог не таков. Мы пролезем к нему в дом, чего бы мне это ни стоило!

***

Ивонна слово сдержала и накупила всего, что было необходимо дому.

Простому дому, но такому, чтобы его считали приличным. Правда, пришлось израсходовать целый золотой. Но не для того и я заработала эти деньги?

Кроме мыла и персональных мочалок, Ивонна принесла мне несколько гребней, красивых, с перламутром. И хорошую щетку для волос.

Этой щеткой она вычесала как следует мои волосы, так, что они стали гладкими-гладкими. А потом нанесла на них ароматное масло и сплела в косы, и гребешками закрепила прическу на моей голове.

— Так-то лучше! — ворчала она. — Не дело это, ходить с растрепанной головой! Вы приличная женщина! Все-таки, врач! А не босоногая девчонка с улицы! Значит, надо выглядеть соответственно!

Это было ужасно кстати. Мои волосы, вьющиеся каштановые, прежде действительно выбивались из прически и падали мне на лицо, мешая работать.

Кроме этого, Ивонна купила тканей, много разноцветных отрезов. И крепкого красивого тонкого полотна, и даже мне дорогого сукна.

И мы всей компанией засели за шитье.

Я дошивала Итану и Рози одежки. Теперь они у меня будут ходит нарядные, как куколки!

Наши новоявленные служанки тоже отмылись. Правда, в несколько приемов.

Ивонна выдала по гребню и им велев вычесать волосы и привести их в надлежащий вид.

Весело кудахча, вечером на кухне у жаркой печи они сшивали себе новые фартуки, закончив все дела по дому.

Кроме ткани для новой одежды, Ивонна приобрела и постельное белье. И даже настоящий матрас, небольшую подушку и одеяло для нас с Итаном!

Не без удовольствия я застелила свою постель. И задвинула новые шторы на окнах. Комната моя сразу преобразилась, обрела жилой вид. Еще не роскошь, но уже и не нищета!

И это все в самый краткий срок я приобрела на собственные заработанные деньги!

А Ивонна, запершись у себя, тщательно раскроив красивую, дорогую ткань, и уселась шить мне обещанное нарядное платье на выход.

Жизнь начинала налаживаться совершенно точно.

Между текущих домашних дел я еще раз сходила к мясникову сыну.

И у него все шло просто замечательно.

Мальчишка уже поднимался и ходил сам. Дети ведь непоседы. И долго в неподвижности не выдерживают. А если бол их уже не беспокоит, то и вовсе ничем в постели не удержишь.

Я застала его во дворе, он сидел на лавке, на солнышке, и кидал корм курам.

Я похвалила его и позвала на осмотр.

Шов его был ровный, сухой, не воспаленный.

Просто удивительно, как он сросся без осложнений! Даже воспаление, что мне не нравилось, рассосалось.

Я тут же решила снять швы, нужды-то в них теперь не было.

На это действо сбежались посмотреть все домочадцы, и под их пристальными взорами я расстригла нитки и аккуратно вытянула их из тела.

— Ну, вот и все, — сказала я, обрабатывая рану перекисью, затирая добела бледную кожу. — Теперь тебе можно и помыться и можно считать, что ты полностью здоров.

— А оно… не распадется? — опасливо спросил мальчишка, глядя на красную нитку свежего шрама.

Я рассмеялась:

— Да что ты! Все отлично срослось. Ты абсолютно здоров. Но пару месяцев стоит поберечься, тяжелого не поднимать. И все будет просто отлично.

Я поднялась, закинула на плечо свою лекарскую сумку и глянула на родных мальчишки.

— Ну, я больше не нужна этому пациенту, — весело сказала я. — А если вдруг что-то произойдет, вы знаете, где меня искать!

Мясник закланялся.

— Обязательно к вам придем, если нужда приведет! — ответил он. — Наш-то старый врач-то содрал бы десять шкур. Да еще и неизвестно, вылечил бы или нет. И намучил бы мальца, уж я-то его знаю! А вы, доктор, враз поправили! Вот спасибо!

Благодаря этой истории, быстро разошедшейся по городу, ручеек из больных людей потянулся к моему дому.

Да, не все они могли оплатить лечение так же щедро, как мясник. Не все имели его достаток.

Но пару монет за вывих всегда приносили. И это самые бедные. А кто побогаче, так тот и не жадничал. Ведь когда речь шла о боли, уж не до жадности.

Я