без этого? – пересказал все собравшимся людям, в том числе Филу Криворучке. На прыть тот не жаловался и помня, где брат Джорджи ночевал последний раз, помчался туда, спеша поведать ужасную новость. По пути он сам того не замечая придумал еще парочку подробностей, не имеющих отношения к действительности.

И теперь история гласила, что брат Джорджи и телохранитель Марлин были заживо изрублены на куски, брошены на пол, а затем на их телах взорвали бомбу. Бомбу! Получилось такое месиво, что вся бригада ремонтников блевала не меньше часа. А затем еще час блевали прибывшие копы. Такие вот дела…

Лагерь бездомных и больных погрузился в шумное горе. Мужчины изрыгали проклятья и угрозы в адрес неизвестного психопата учинившего такое. Женщины не скрывая слез рыдали, поминали добрыми словами доброхота монаха и проклинали убийцу. Про телохранителя Марлин – которую, судя по рассказу Криворучки, тоже жестоко убили – почти никто не вспоминал, а если и упоминал, то лишь мимоходом, что-то вроде: «пусть и она с миром покоится». Да и упоминали Марлин с некоторым пренебрежением, ведь благодаря первым троим рассказчикам – ремонтнику, Коллинзу и Криворучке – в истории появились удивительные и слезливые подробности, где брат Джорджи закрывает своим телом не справившуюся телохранительницу и просит убить его, но пощадить Марлин. Никто и не задумывался над тем, что им не могли быть известны подробности разыгравшейся драмы, предшествующие убийству.

Поодаль от горюющей, ругающей и медленно наливающейся прибереженным самогоном толпы, у входа в старую палатку, сидела одинокая фигура, баюкающая в руках кружку с давно остывшим водорослевым супом, склонившая голову и тихо, незаметно улыбающаяся.

Святой отец Микаил, он же Мика Доза, улыбался так широко, что могло показаться, что он пребывает в ликовании. Так и было…

Лжепророк проповедующий никчемное смирение и милосердие пал! Изрублен на куски! Вот доказательство ложности его учения! Вот оно!

Мика Доза пока молчал, хотя разгоревшееся в его душе лихорадочное пламя уже начало терзать его изнутри, он жаждал выплеснуть на собравшихся здесь тысячи гневных слов и призывов к действию!

Но с неожиданными для него мудростью и терпением он выжидал подходящего момента. Людей становилось все больше – они прибывали и прибывали, выползая изо всех грязных и темных закоулков этой проклятой Богом клоаки, собирались у лагеря, слушали и пересказывали ужасные новости. Людей все больше… он подождет еще немного, неспешно допьет суп и съест вот этот кусок пищевого брикета, а затем встанет и начнет говорить…

Да… скоро он начнет говорить… и видит Бог - ему есть что сказать этой трусливой покорной массе грязи человеческой! У него есть слова, что всколыхнут это вонючее людское болото и поднимут волны праведного очищающего гнева…

Мика Доза отхлебнул супа, с трудом разжевал кусочек брикета, прикрыл глаза… он подождет еще совсем немного…

46.

В частично очищенном и дегазированным зале творилось нечто неописуемое – на взгляд задержанных там работяг, полицейских и безов. Прибывшая огромная машина выпустила из чрева немало механизмов, тут же принявших исследовать помещение. А к стоящим у стены людям поспешили дознаватели в бронированных скафандрах. Из внешних динамиков посыпались частые лаконичные вопросы, на которые требовали как можно быстрых вопросов. И дознаватели не стеснялись поторапливать копов и безов, первым делом отметя любые намеки на то, что они по сути коллеги и делают одно дело.

Что бросилось в глаза, когда они только зашли?

Не находил ли кто обломков взрывного устройства?

Не попадались ли обломки небольших звероподобных роботов?

Были ли произведены какие-либо манипуляции с уликами?

Вопросов было много. Дознаватели были холодно вежливы, но при этом бесцеремонны, напористы, упорны. Благодаря им многие внезапно вспомнили о заброшенных под трубы обгорелых обломках непонятных механизмов, о пучках покрытых сажей проводов отброшенных ботинком в сточную решетку.

У каждого из них изъяли на несколько минут браскомы, не забыв про служебные нагрудные и налобные камеры – у тех, у кого они имелись и были исправны. Вскоре устройства были возвращены, а ошеломленных, опустошенных, невероятно уставших от расспросов людей выпроводили, усадив в подъехавший служебный транспорт и отправив по домам, предварительно взяв с каждого расписку о неразглашении. Ясное дело, что расписка будет нарушена сразу же, едва работяги, копы и безопасники расползутся по домам и службам. Меньше чем через час они все расскажут женам и любовницам, сослуживцам и собутыльникам, продавцам в магазине, и даже сидящим на лавке незнакомцам. Когда людей распирает от переполняющих их новостей – особенно кровавых и связанных со смертями – за редким исключением они не могут удержаться и вываливают всю эту кучу первому встречному. Это к лучшему – данное нарушение сразу же станет крючком, которым человечка можно хорошо подцепить. Никто не знает понадобится ли в дальнейшем крючок, но в любом случае – он есть и готов к использованию.

Покинувшие место преступления местные уже не видели дальнейших событий. А им было бы интересно – группа дознавателей и роботов превратились в гигантский пылесос, проверивший каждый уголок, каждое укромное место гигантского зала, сумев отыскать не только новые осколки, но и пятна крови не подвергшейся смешению с вырвавшимися из труб веществами. Некоторые капли крови находились далеко от места непосредственного взрыва. Замерив расстояние между красными пятнами и отпечатками обуви, записав видео и загрузив все в машину ставшую полевым командным центром, дознаватели мгновенно получили от компьютеров вывод, утверждающий, что кровопотеря неизвестным была не слишком велика, капли крови отмечают его несколько неуверенные, но при этом решительные и широкие шаги. Возможный вывод – ранение обеих ног, отсюда неуверенность в движении. Неизвестный обут в тяжелые рабочие ботинки, чьи отпечатки оцифрованы и запротоколированы.

Собранная кровь отправилась в ДНК-анализатор, соединенный с местной полицейской сетью. Вскоре последовало несколько первичных совпадений, на экране появились фотографии мужчины, женщины, тре-четырехлетней девочки и мальчика чуть постарше. Фото улыбчивого мальчика мигнуло и сменилось на мрачное лицо совсем другого человека. Куда более взрослого и мрачного. И уродливого. Лицо изрезано, изборождено старыми вздутыми рубцами. Левый глаз отсутствует, глазница прикрыта куском медицинского пластика. Серые губы плотно стиснуты, единственный глаз смотрит недобро и прямо – этот парень не пытался произвести благоприятное впечатление. Анализатор пискнул, фото парня ушло в центр экрана, остальные убрались на задний фон, подсветились тускло-красным, но не исчезли – фотографии связаны с объектом, но они мертвы, поэтому ценности для расследования не представляют.

Появилось имя. Ниже побежали строчки физического состояния. Появились характеристики от заведения, где он