Шрифт:
Закладка:
Глава МВД Н.А. Маклаков недоумевал по этому поводу: зачем нужно учитывать мнение каких-то партий?! Ставленник при дворных кругов, он не мог да и не желал адаптироваться к новым условиям, не видел разницы между различными политическими силами, называя всех революционерами[775]. Хотя и представители силового блока постепенно начинали разворачиваться в сторону Думы. Наглядный пример — главный военный прокурор А.С. Макаренко. Этот выходец из скромной семьи, непрезентабельной внешности и небольшого роста, поступил в пехотное училище, а по его окончании выдержал экзамены в Военно-юридическую академию, которую окончил с отличием[776]. Своей карьерой он обязан исключительно своим способностям: его быстрое продвижение в военно-судебном ведомстве объяснялось блестящим знанием не только закона, но и людей. Идя в русле сотрудничества с Думой, Макаренко хорошо освоился в новом государственном формате. Наладил прекрасные отношения с нижней палатой, минимизировал стойкое предубеждение к военной прокуратуре, существовавшее в общественной среде. Думцы на ура встречали вносимые им сметы, утверждали штаты. Макаренко завёл знакомства с влиятельными адвокатами, чем заметно ослабил натиск на военные суды[777].
Именно с помощью Думы руководители правительственных ведомств сумели нейтрализовать немало атак. Например, Министерство торговли и промышленности отбивало постоянные попытки заполучить нефтяные земли без конкурса, лишь по указанию Николая II. Один такой эпизод связан со свитским генералом, гофмейстером графом А.П. Шуваловым. Он получил на своё прошение царскую резолюцию о выделении ряда бакинских участков, находящихся в собственности казны[778]. Каково же было удивление счастливого графа и его партнёров (группы гвардейских офицеров), когда министр торговли и промышленности С.И. Тимашев отказался оформлять земельные отводы без соответствующих думских процедур, ведь любая задержка рассматривалась не иначе как ослушание высочайшей воли[779]. Против «зловредного» Тимашева была начата целая кампания[780], однако Николай II принял сторону последнего, отклонил прошение Шувалова и отменил собственную резолюцию об отводах, причём посоветовал впредь по подобным вопросам обращаться непосредственно по принадлежности, т. е. в министерство[781]. Добавим, что обиженный Шувалов даже порывался покинуть императорскую свиту, но намерения своего так и не осуществил.
Придворные, не одобрявшие такого сотрудничества с Думой, по-прежнему воспринимали высшее чиновничество как обслугу, которую в любой момент можно сменить. Министры с трудом попадали в придворный штат. Например, министр торговли и промышленности В.И. Тимирязев после отставки добился первого чина обер-гофмейстера и поспешил сшить себе мундир. Но как только выяснилось, что он вошёл в руководство Русского банка для внешней торговли, его попросили уйти из чинов двора; заступничество Столыпина и личная аудиенция у Николая II ничего не дали[782]. С таким же отношением столкнулся В.Н. Коковцов: он обратился с просьбой пожаловать звание камергера своему зятю Н.Н. Флиге, служившему в Министерстве торговли и промышленности. Но ему — одному из ключевых министров царской России — ответили, что это невозможно[783]. А когда дочь Коковцова вторично вышла замуж за офицера лейб-драгунского полка Енакиева, тот был вынужден оставить полк: невеста считалась недостаточно родовитой и к тому же была разведённой[784].
Пренебрежительное отношение к правительству особенно ярко проявлялось во время государственных торжеств. В дни торжеств 300-летия дома Романовых обер-гофмаршал граф Бенкендорф заявил министрам, что в царском поезде, следующем в Кострому, для них мест не предусмотрено. Правда, у главы МПС С.В. Рухлова имелся спецвагон, прикреплённый за ним по должности, и это позволило выйти из положения[785]. С подобными проблемами сталкивался и Столыпин: ему еле-еле находили место среди сопровождающих государя в поездах или на пароходах[786]. А вот многие великие князья имели собственный транспорт для поездок. Например, у вел. кн. Сергея Михайловича в личном распоряжении находился отделанный красным деревом вагон с монограммой, в котором он путешествовал со своей свитой[787]. Стремление придворных кругов к доминированию ни для кого не составляла секрета. Даже находившийся в эмиграции В.И. Ленин подметил, что «придворная камарилья проявляет органическое влечение не столько к союзу с кабинетом министров, сколько к господству над ним»[788].
Наиболее серьёзная попытка расширить компетенцию Государственной думы была предпринята в 1915 году в связи с созданием Прогрессивного блока. Этот довольно известный историографический сюжет начиная с советских времён и до сего дня традиционно связывается с думскими либералами-общественниками, которых затем поддержал ряд националистов и умеренно правых, причём главная роль в создании блока отводится кадетам. П.Н. Милюков в мемуарах изображает себя лидером, хотя, по его уверениям, сам он вовсе к этому не стремился, в силу опыта осознавая всю сложность ситуации[789]. Однако некоторые авторы убедительно показали, что эта роль Милюкову не принадлежала, да и сам он стал претендовать на неё лишь в эмиграции. А в августе 1917 года перед комиссией, расследовавшей преступления высших должностных лиц царского режима, он говорил совсем иное: «Надо сказать, что, может быть, первая мысль о нём (о блоке. — А.П.) исходила из министерских кругов… Кривошеин всё время был начеку и думал, что всё же настанет его время, когда он будет премьером, и считал необходимым опираться на большинство в палатах… Так что, может быть, самая попытка первоначальных переговоров была вызвана этим… Посредничество принял на себя Крупенский (лидер фракции центра. —А.П.), который всегда являлся маклером в таких случаях»[790]. Как установлено историками, это очень любопытное признание лидер кадетов впоследствии никогда не повторял[791].
В контексте нашей работы не вызывает сомнений, что подлинный архитектор Прогрессивного блока — упомянутый А.В. Кривошеин. Этот представитель высшего чиновничества выдвигается на первые роли после отставки В.Н. Коковцова в начале 1914 года. И хотя премьером, как известно, стал И.Л. Горемыкин, Николай II не скрывал, что именно Кривошеина рассматривает в качестве фактического председателя правительства[792]. Более того, государь желал утвердить его премьером, но Кривошеин предпочёл указать на своего стареющего патрона. Вежливый
