А потом уж, когда наш монастырь разогнали, служил он в церкви села Кучерово, здесь недалеко от Тутаева, там его и убили. Председатель колхоза со своей женой. А было это в Христов день или на второй день Пасхи. Жена председателя была в церкви. А в ту пору свирепствовал «торгсин», золото скупали. И вот жена председателя колхоза стояла в храме и увидела митру на голове отца Серафима. Я ему и раньше говорил: «Батюшка, не надо надевать, только соблазн». А он мне: «Павлуша, может, они митры сроду-то не видели, пусть порадуются». «Да не надо, не надо!» — отговаривал я его. Ладно!

Пришла жена председателя домой и говорит мужу: «Сегодня в церкви была у попа шапка на голове, чистое золото». А митру ему рукоделицы уже здесь сшили — из старых четок, веселинок, одним словом, стекло. Вдруг приходят к нему ночью, на второй день Пасхи — жил он там же, в Кучерове, где и служил. Я тогда жил еще в Мологе, а он в Кучерове. Словом, стучат к нему председатель колхоза с женой. Того-другого с собой ему принесли:

— Отец Серафим, да как мы вас любим, да как уважаем! Извините, что не днем-то пришли, а вот ночью. Сами знаете, люди мы ответственные, время теперь такое, боимся.

— Ладно, ладно! Хорошо! Христос для всех воскресе! Входите.

Открыл дверь и пустил в дом. Пошел он что-то взять, посудину какую или еще что, или прямо тут наклонился, не знаю я точно. А они-то ему топором — у-ух! Голову-то и отхватили. Украли митру, а на ней — ни золота, никакой другой ценности.

Убитого его сюда, в Тутаев привезли. Освидетельствовал врач, Николай Павлович Головщиков, работал в санчасти. Ну чего? Ой-ой, да ведь он священник-то, как с ним быть? Родственников никого — монах. Царство небесное отцу Николаю Воропанову, одел, тело ему опрятал… А не знал того, что я знаком был с о. Серафимом, потому и не сообщил. Я уж потом узнал о кончине настоятеля. Отслужил о. Николай панихиду и похоронил архимандрита Серафима за алтарем Троицкого храма.

У нашего архимандрита простота была душевная и телесная. У меня фотокарточка с него есть, — заметил батюшка. — А председателя с женой где-то там судили, судили, но ничего не присудили. Потом, говорят, в войну их убили с детьми. Так не стало отца Серафима. Голос, правда, был у него слабый, никуды не годен. У нас в монастыре кто хорошо пел? Это был отец Виталий, фамилия Летёнков, Иерофей, Нафанаил, Никодим… Да человек пятнадцать-то монахов. И всех их — оп-ля! Всех выгнали.

Вот там, в Новгороде, на Хутынской горе, в обители преподобного Варлаама, были светлые минуты в моей жизни».

Часто вспоминал батюшка и другого новгородского архимандрита — Сергия, что жил в монастыре Антония Римлянина. Память приплывшего «на камени» из Рима на берег Волхова преподобного Антония о. Павел очень чтил и однажды даже сделал приписку под акафистом Антонию Римлянину: «Память преподобному празднуется 3-го августа. День моего рождения 1911 года». (Это день рождения о. Павла по паспорту). «Преподобный Антоний родился в Риме в 1067 году, приплыл же в Великий Новгород 1106 года с 7 на 8 сентября, — пишет о. Павел в своих тетрадях. — Помер 3-го августа 1147 г. на 81 году жизни. Первый его преемник — игумен Андрей».

С обителью Антония Римлянина были связаны у о. Павла очень важные в его жизни события. «Жил я в Новгороде и часто ходил на исповедь к архимандриту Сергию, — рассказал батюшка прихожанам в одной из своих проповедей незадолго до отъезда из Верхне-Никульского. — И вот однажды позвал он меня к себе и говорит: «Чадо мое сопливое! Хочу подарить тебе свою фотографию». А на оборотной стороне фотографии написано: «Юноша Павел! Бог был, есть и будет. Храни в себе веру православную! Архимандрит Сергий».

— И я архимандрит, — добавил о. Павел, обращаясь к прихожанам Троицкой церкви, где он прослужил тридцать два года, — и я вам завещаю: «Бог был, есть и будет! Храните веру православную!»

Между этими двумя завещаниями — расстояние длиной в шестьдесят лет. Первое написано в 32-м году: закрывались обители, уничтожались храмы, шли на Голгофу тысячи мучеников за Христа, но самое страшное — убивали память о православной России, и вся жизнь о. Павла стала хранилищем этой памяти. «Помяни, Господи», — вот главная молитва о. Павла о живых и мертвых, а у Бога мертвых нет, все живы.

Второе завещание сказано о. Павлом в 1992 году и стало оно подтверждением первого — того, что юноша Павел свято выполнил то главное, завещанное ему в страшные годы гонения на Церковь, уничтожения той Святой Руси, которая родилась в купели крещения — в Днепре и Волхове. «И я архимандрит, и я вам завещаю. — это уже итог жизни…

«Бог был, есть и будет! Храните веру православную!»

Работая на судостроительной верфи в Деревяницах, Павел Груздев помнил последнюю игуменью Деревяницкого женского монастыря Нину, но она умерла раньше закрытия храмов, еще до 1931 года. Помнил и последних монахинь обители, их имена — Анна Пешкина, регентша, Евдокия Тюлина, Дария, Татьяна и Варвара, а священника звали о. Феодор. В Деревяницкой обители, основанной в 1335 году новгородским святителем Моисеем — обитель прежде была мужской — бережно хранилась копия с чудотворной иконы Коневской Божией Матери. Она находилась в иконостасе и надпись на ней гласила, что во время войны со шведами в Деревяницкий монастырь были переселены монахи Коневского монастыря и прожили здесь до 1700 года.

История чудотворной иконы такова. Преподобный Арсений, уроженец Новгорода, пробыв три года на Афоне, привез оттуда как благословение от игумена одного из Афонских монастырей икону Пресвятой Богородицы. Арсений возвратился в Россию в 1393 году и по благословению новгородского архиепископа Иоанна основал обитель на острове Коневец в Ладожском озере. Остров этот небольшой, а название свое получил от коня-камня, находящегося в полуверсте от обители. Чудодейственная сила иконы Божией Матери открылась при самом начале водворения ее на острове, и многочисленные иноки и паломники стали стекаться к святыне. Но «в 1610 году по договору Россия уступила шведам