продолжают думать, что они скоро пойдут в наступление, – и это поддерживает их дух. Демонстрации, и даже очень сильные, будут здесь продолжаться нарочно. К югу мы отправляем сильные подкрепления». Это письмо прежде всего показывает, что решение верховного командования абсолютно не связано было с запоздалым советом «Друга», и что этот последний скорее сделан в связи с дошедшими до «божьего человека» сведениями – ясно, что эти сведения пришли не от А. Ф. Гадать об источнике предвидения Распутина довольно бесполезно (вероятно, из тех же военных кругов Ставки). Последующие письма А. Ф. за два первые месяца наступления совершенно определенно свидетельствуют, что со стороны Распутина и его, допустим, «рупора» А. Ф. никаких возражений против «южного направления» не встречалось. Наступление с самого начала было воспринято А. Ф. восторженно: «Это такое счастье и такая награда за весь твой тяжелый труд и терпение, – писала она 27 мая. – Мне кажется, что как будто мы снова начинаем войну… только бы все оказались на высоте находчивости и предусмотрительности». «Действительно, приходят прекрасные вести. Идиотский Петр(оград) даже не умеет достаточно оценить их. Бог да благословит тебя и наших дорогих героев». Продолжим цитаты – они уничтожают все сомнения. По поводу взятия Черновиц 6 июня: «Хвала Господу Богу! Только бы нам не зарваться слишком вперед – прокладывают ли у нас узкоколейные дороги для подвоза продовольствия и снарядов к фронту? Я просила Татьяну немедленно протелефонировать последние известия в лазарет, радость была беспредельна. Мы провели там вечер». «Твои сибиряки и вся 6 соб. стрелковая дивизия вели себя геройски», – сообщает Царь того же числа… «Я надеюсь, что начнется новое наступление на Ковель. Если ты посмотришь на карту, то поймешь, почему для нас важно достичь этого пункта и почему германцы помогают австрийцам воспрепятствовать всеми силами продвижению вперед». «Ты не удивляйся, если теперь настанет временное затишье в военных действиях. Наши войска там не двинутся, пока не прибудут новые подкрепления и не будет сделана диверсия около Пинска. Прошу тебя, храни это про себя, ни одна душа не должна об этом знать»108. «Немцы подвозят к Ковелю все больше и больше войск… и теперь там происходят кровопролитнейшие бои. Все наличные войска посылаются к Брусилову… Опять начинает давать себя чувствовать этот проклятый вопрос о снарядах для тяжелой артиллерии109. Пришлось отправить туда все запасы Эверта и Куропаткина» (9 июня). «Наш Друг надеется на большую победу (быть может, под Ковелем)», – сообщает 14 июня А. Ф. «Во вторник я буду горячо молиться о наших возлюбленных войсках – да поможет им Бог Всемогущий, да ниспошлет им силу, отвагу и искусство для достижения успеха» (19 июня). Царь того же числа: «Наши одесские стрелки дерутся, как львы, но увы! только четвертая часть их уцелела… Через два дня наше наступление возобновится». Приблизительно такова вся переписка за эти дни. И только 25 июня в письме А. Ф. можно встретить маленькую оговорку. Друг «находит, что во избежание больших потерь110 не следует так упорно наступать – надо быть терпеливым, не форсируя событий, так как в конечном счете победа будет на нашей стороне, – можно бешено наступать и в 2 месяца закончить войну, но тогда придется пожертвовать тысячами жизней, а при большей терпеливости будет та же победа, зато прольется значительно меньше крови».

Для того чтобы доказать свою тезу, Семенникову приходится, игнорируя то, что в совокупности дает переписка, толковать весьма произвольно отдельные места, строить субъективные предположения, делая из них логические догадки. Он опирается отчасти на воспоминания Брусилова. Это заставляет остановиться на некоторых подробностях.

Брусилов был назначен главнокомандующим юго-западного фронта на место Иванова, который пессимистически относился к предположенным наступательным операциям, считая, что единственно осуществимая для армии его фронта операция могла бы заключаться в предохранении юго-западного края от дальнейшего нашествия противника. 1 апреля в Могилеве состоялся под председательством Царя военный совет для выработки плана боевых действий, на котором присутствовали все три главнокомандующих фронтами. По словам Брусилова, нач. штаба верх. главнок. Алексеев доложил, что главный удар предполагается нанести на Западном фронте в направлении Вильно, при содействующем наступлении со стороны Северо-западного фронта, что же касается Юго-западного фронта, он должен держаться строго оборонительной позиции, перейдя в наступление лишь тогда, когда оба северных соседа твердо обеспечат свой успех. Главнокомандующий северо-западным фронтом Куропаткин заявил, однако, что на успех его фронта рассчитывать очень трудно и что прорыв фронта немцев «совершенно невероятен» в силу мощи немецкой полосы – «скорее нужно полагать, мы понесем громадные безрезультатные потери». Алексеев с этим не соглашался. К мнению Куропаткина присоединился главнокомандующий западным фронтом Эверт, не веривший в успех и полагавший, что правильнее было бы держаться оборонительного образа действий, пока армия не будет обладать тяжелой артиллерией, по крайней мере в размере противника. Брусилов высказался по-иному: Юго-западный фронт «не только может, но и должен наступать» и имеет «все шансы на успех». Оптимизм Брусилова одержал верх. «Было условлено, – вспоминает Брусилов, – что на всех фронтах мы должны быть готовы в половине мая».

В конце апреля Брусилов встретился с царской семьей в Одессе, куда Государь прибыл для осмотра сербской дивизии. Автор мемуаров подчеркнул, что А. Ф., встретив его «довольно холодно», спросила: готов ли Брусилов к переходу в наступление. «Я ответил, что еще не вполне, но рассчитываю, что мы в этом году разобьем врага. На это она ничего не ответила, а спросила, когда думаю я перейти в наступление. Я доложил, что мне это пока неизвестно, что это зависит от обстановки, которая быстро меняется, и что такие сведения настолько секретны, что я их сам не помню… Она промолчала немного, вручила мне образок Николая Чудотворца». Надо ли здесь усмотреть какой-нибудь намек? Как будто бы да, если принять во внимание, что Брусилов счел нужным внести в свои воспоминания такое добавление: «Странная вещь произошла с образком св. Николая. Эмалевое изображение лика святого немедленно же стерлось и так основательно, что осталась одна серебряная пластинка. Суеверные люди были поражены, а нашлись и такие, которые заподозрили нежелание святого участвовать в этом лицемерном благословении». Никакого «лицемерия» в данном случае не было, ибо свое письмо мужу о Брусилове после военного совета 1 апреля А. Ф. заканчивала словами: «дай же Бог», чтобы Брусилов оказался подходящим111.

«Как я и наметил раньше, к 10 мая наша подготовка к атаке была в общих чертах закончена, – продолжает Брусилов. – 11 мая