автор «Очерков русской смуты» не всегда точно воспринимал в воспоминаниях слова Алексеева100. Ведь надо предположить, что Алексеев допускал, что «секретная» карта без его ведома была воспроизведена специально для «Императрицы» – эта копия и была в революционные дни найдена в бумагах А. Ф. Вероятно ли это? Если бы перед ней была подробная карта, она не смущалась бы подчас некоторыми географическими названиями – напр. Белоозеро: «уж не знаю, где это такое». Член Чр. Сл. Ком. Романов, мемуарист, показаниям которого, к сожалению, не очень приходится доверять, категорически утверждал, что в бумагах А. Ф. была найдена не военная карта, а карта госпиталей имени А. Ф. Спутать карту расположения госпиталей с секретной военно-стратегической картой все-таки трудно. До Алексеева могли дойти не совсем точные сведения. Не шла ли речь о карте секретных маршрутов царского поезда по фронту, о чем упоминается еще в переписке 3 ноября 1915 г.? Хвостов «привез мне твои секретные маршруты (от Воейкова), и я никому ни слова об этом не скажу, только нашему Другу, чтобы он тебя всегда охранял». Об этих секретных маршрутах, правда в другом контексте, говорилось и в Чр. Сл. Ком. – точнее, упоминалось в показаниях Белецкого 12 мая. Он утверждал, что поездки были обставлены так легко, что о них знали в Германии101, и что как раз в ноябре, когда А. Ф. получила упомянутые сведения от дворцового коменданта, агенты на зап. фронте сообщили Департаменту полиции, что на участке за Бахмачем должны быть брошены бомбы с немецкого аэроплана. И действительно «в тот самый час на этом перегоне» была брошена бомба в поезд, шедший впереди императорского. Не будет ли натяжкой этот эпизод поставить на счет пьяной болтовни Распутина? Ведь не было никакой логики немцам гоняться за Царем, когда на него как бы возлагались надежды при заключении сепаратного мира. Если указанная бомба не была бомбой случайной, то не напрасно ли ее приписывать немцам? Белецкий приводит инцидент в доказательство планомерной организации немецкого шпионажа. Как могла быть осведомлена полицейская агентура о немецких предположениях? «Немецкая» бомба могла быть и русского происхождения. Белецкий показывал и другое: «было указание заграничной агентуры» на то, что предполагается «пустить навстречу царского поезда особый поезд, на паровозе которого были бы взрывчатые вещества, или путем авиационным сбросить бомбу». Департаменту полиции пришлось завести даже особых секретных сотрудников для наблюдения за авиаторами. Как раз в момент, когда была сброшена бомба, о которой говорил Белецкий, в секретной агентуре произошел провал102.

Итак, оставим в стороне «секретную карту», найденную якобы в бумагах Императрицы. Что же касается «стратегических» советов, подаваемых А. Ф. и внушаемых «Другом», то надо иметь в виду, что до летних месяцев 1916 г., т.е. до брусиловского наступления, о котором скажем специально, советы А. Ф. почти всегда не выходили за пределы общих мест вроде замечаний: «Неужели правда, что мы опять в 200 верстах от Львова? Нужно ли нам торопиться вперед и не повернуть ли нам и раздавить немцев103. Что насчет Болгарии? Иметь их на своих флангах было бы более чем скверно. Фердинанд, наверное, подкуплен» (12 сент. 1915 г.). 12 ноября А. Ф. передает мнение «Григория», высказанное дочери Фредерикса: ввиду того, что Греция и Румыния не двинутся, «война не продлится долго… Он надеется не далее весны. Дай Бог, чтобы это была правда». Единственное письмо от 4 февраля 16 г. в связи с падением Эрзерума ставит вопросы, имеющие подобие характера стратегического: «Теперь совершенно частный вопрос от меня лично: все время читаешь, что германцы продолжают посылать в Болгарию войска и пушки, так что если мы наконец поведем наступление, а они зайдут сзади через Румынию, то кто прикроет тыл нашей армии? Или будет послана гвардия влево от Келлера, и для прикрытия по направлению в Одессу? Я это придумала сама, потому что враги всегда находят у нас слабые пункты. Они всегда и все подготовляют на всякий случай, а мы вообще весьма небрежны, почему и проиграли в Карпатах, где недостаточно укрепили свои позиции. Теперь, если они проложат себе путь через Румынию к нашему левому флангу, то что же останется для защиты нашей границы… Каков наш план теперь после взятия Эрзерума?» Если подойти к тексту без предвзятого мнения, едва ли можно усмотреть здесь выпытывание военных тайн и вмешательство в оперативные планы104.

И советы «Друга», облеченные по большей части в малопонятные quasi символистические формы, не выходили за пределы тех же общих мест и утешительных сентенций на тему: «худшее позади» (с момента принятия Императором верховного командования). А. Ф. сама не всегда понимала туманные «изречения нашего Друга» и подчас его как будто странные советы105. Но тем не менее не только сама переписывала их в свою особую тетрадь, но настойчиво просила мужа делать то же самое. Часто она пыталась давать свое толкование неудобочитаемым афоризмам «Друга». Так, Вырубова получила от Распутина телеграмму 3 сент. (1915 г.): «Помните обетование встречи, это Господь показал знамя победы, хотя бы и дети против или близкие друзья сердцу, должны сказать пойдемте по лестнице знамя, нечего смущаться духу нашему». А. Ф. просит мужа записать телеграмму, пометив 3-м сентября, на лист с «Его телеграммами», который она дала перед отъездом, и комментирует ее: «А твой дух бодр, так же бодра и я, полна предприимчивости и готова разговаривать вовсю. Все должно хорошо пойти, и так оно и будет – только нужно иметь терпение и уповать на Господа Бога… Правда, потери наши огромны, наша гвардия погибла, но все неизменно бодро настроены. Все это легче переносить, нежели здешнюю гниль».

И, пожалуй, единственное прямое указание «стратегического» характера относится к 15 ноября: «Я должна передать тебе поручение от нашего Друга, вызванное Его ночным видением. Он просит приказать начать наступление возле Риги, говорит, что это необходимо, а то германцы там твердо засядут на всю зиму, что будет стоить много крови, и трудно будет заставить их уйти. Теперь же мы застигнем их врасплох и добьемся того, что они отступят. Он говорит, что именно теперь это самое важное, и настоятельно просит тебя, чтобы ты приказал нашим наступать». На это «ночное видение» комментаторы обратили сугубое внимание: «Кто знает, в каком кабаке было Распутину его «ночное видение». Кто знает, не был ли он и на этот раз окружен уже не раз замеченными в его окружении лицами, на