Мы изумленно смотрели на нее.

Она гладила девушек по щекам.

– Вы только что вышли из самого ада. Вы вышли! Я никогда такого не видела! Вы вышли из ада!

Я не понимала, о чем она говорит. Было странно видеть нашу блокальтесте рыдающей, как ребенок. Ведь ее ничто и никогда не трогало. Я понимала, что произошло нечто удивительное, но не знала, что именно.

– Я не знаю, что с вами будет, дети. Но разве вы не понимаете?! Вы выйдете отсюда!

Она обхватила голову руками и громко разрыдалась.

– Дети мои, красавицы, вы живы! Вы выйдете отсюда!

Я сжала руку Лии. Мы выйдем отсюда!

Эсэсовки построили нас в шеренги по пять человек.

– Шагайте! Бегом!

Я старалась поспевать за всеми. Сначала я думала, нас вернут в барак, но вскоре стало ясно, что мы идем в другое место. Мы шагали несколько часов, охранницы нас подгоняли.

– Шагать! Быстро!

Мы шли, шли и шли. Часы переросли в дни. Словно во сне я видела, как садится солнце, а мы все еще шли. Потом я увидела, как солнце встает. Мы ничего не ели, не пили. В конце концов оказались на вокзале, и эсэсовцы загнали нас в поезд. Я больше не могла ни о чем думать. У меня просто не было на это сил, стояла, зажатая между сотнями тел, и поезд вез нас неизвестно куда.

Глава 28

Ты положил нас в пререкание соседям нашим, и враги наши издеваются над нами.

Псалтирь 79:7

Красна. 1940–1944.

Когда я вернулась домой от Ханы, мама выглядела совсем не так, как я представляла себе все эти месяцы. Я крепко ее обняла и сказала, чтобы она больше никогда нас никуда не отправляла.

– И Лию тоже нужно вернуть, – сказала я, когда мы уселись за стол и принялись за ужин, состоявший из черного хлеба и маленького салата.

Я смотрела на нашу комнату и не могла дождаться, когда окажусь там, но только вместе с Лией.

– Хана однажды возила меня к Лии, потому что Липа живет недалеко от них. Все дети Липы сидели за столом и ели, а Лия в задней комнате работала на них. Я не хочу, чтобы она и дальше оставалась в том доме.

– Мамашейн[40], – сказала мама. – Мне ее просто не прокормить.

– Мама! Она будет есть то же, что и мы! Она должна вернуться домой.

Мама кивнула и села писать письмо дяде Липе. Лия вернулась домой через неделю, и наш дом снова стал домом.

Наш дом стал домом, но потом его у нас отобрали.

Однажды в нашу дверь постучала венгерка с официальными бумагами.

– Это собственность Венгрии. Этот дом больше не ваш. К вечеру вас здесь не должно быть.

Мама посмотрела на нее, кивнула и закрыла дверь.

Когда в тот день я вернулась с работы, Кокиш Эмма уже помогала маме собираться. Она плакала, но мама не проронила ни слезинки.

– Но как? Как они могут заставить вас уйти? – рыдала Эмма. – Это бессмысленно.

Мама не отвечала. Она складывала наши свитера и укладывал их в чемоданы.

– Рози, отдай Кокиш Эмме корзинку с деньгами из шкафа.

– О, Хая Неха, мне не нужны деньги! Я хочу, чтобы моя лучшая подруга оставалась моей соседкой! Я хочу, чтобы моя лучшая подруга сохранила свой дом!

Я открыла шкаф, достала плетеную корзинку с деньгами. Муж Кокиш Эммы был мясником и не любил банки, поэтому мы хранили деньги для него. Теперь же мы больше не могли этого делать. Эмма забрала у меня корзинку и поставила ее на пол. Потом она забрала у мамы свитер и сложила его по новой.

Мы переехали в маленькую комнатку на другом конце города. Мы с Лией работали у старой портнихи – это помогало платить за жилье. Денег вечно не хватало, поэтому мы решили есть как можно меньше и откладывать деньги на швейную машинку, чтобы работать на себя.

Примерно через год нам удалось скопить нужную сумму.

Мама пошла в магазин. Мы дождаться не могли, что она нам принесет. Она принесла швейную машинку размером чуть ли не с нее, с ножной педалью. Мы ахнули.

– Она замечательная! – вздохнула Лия, наглаживая белый изогнутый верх.

– Она кажется такой профессиональной! – восторгалась я, обхватывая пальцами тонкую серебристую иглу.

– Так и есть, – кивнула мама. – Мне сделали небольшую скидку. Это лучшая машинка в городе.

Мы отметили это событие маринованными огурчиками и маленьким тортиком. Комната у нас была невелика, но мы были довольны.

– За наш будущий успех! – провозгласила мама, отрезая нам по кусочку.

Торт был восхитительный. Передавая нам тарелки, мама добавила:

– Вы уже не девочки, вы молодые девушки.

Я посмотрела на Лию – она была страшно похожа на маму, только моложе. И она была такой красивой со своими карими глазами, деликатным, но крупным носом и алыми губами. Я откинулась назад, скрестила руки на груди и поразилась тому, как мы так быстро выросли.

Лия мгновенно нашла клиенток. Со своими длинными, чуткими пальцами и математическим складом ума она мгновенно стала легендой. Ей достаточно было посмотреть на клиентку, и через несколько недель великолепное, идеально сидящее на фигуре платье выходило из-под ее рук. Я всегда была готова помочь с мерками, глажкой и шитьем, когда ей не хватало времени.

Однажды к нам пришла новая клиентка.

– Я хочу что-то такое, чтобы выглядеть хинуш[41]. Лия, вы меня понимаете?

Лия сняла мерки.

– У вас есть своя ткань или хотите, чтобы мы использовали что-то из наших? У меня есть эта великолепная лиловая ткань, которая идеально вам подойдет.

– Я принесла свою… – сказала дама, но глаза ее уже впились в рулоны тканей, лежавшие за спиной Лии.

– Давайте я покажу ткань, о которой говорила, и тогда вам будет легче принять решение.

– Отличное предложение!

Лия кивнула мне, и я вытащила рулон, точно зная, о чем говорила сестра. Ткань была мягкая, почти бархатистая, очень светлая – не розовая и не фиолетовая, а что-то среднее. Лия уже снимала мерки с клиентки.

– Вот, – сказала она, беря у меня рулон. – Посмотрите.

Она набросила ткань на плечи клиентки и подвела ее к зеркалу. Глаза женщины заблестели.

– Пожалуй, я могу выбрать что-то другое, не темно-синее, как обычно, – сказала она.

– Конечно, можете, – согласилась Лия. – Вы заслуживаете чего-то особенного, чтобы чувствовать себя