Шрифт:
Закладка:
На счастье, гостиница Мизгиря, у которой даже названия не было, располагалась неподалеку и производила гораздо более приятное впечатление, чем мэрия. Было видно, что за домом и прилегающим садом заботливо ухаживают.
Да и сам хозяин, худой жилистый мужик лет шестидесяти, слава богу, ничем не напоминал желчного чиновника. Он даже улыбаться умел, что и продемонстрировал, едва паломники переступили порог:
— День добрый честным гостям. Надолго к нам?
— Здрасте. Утром дальше пойдем, — буркнул Четвертый.
— Понятно, переночевать то есть, — кивнул хозяин и задумался. — В одной комнате поместитесь? Там диван раскладной и две кровати. У меня в кои-то веки практически аншлаг случился, народу набилось практически под пробку, все комнаты, кроме угловой, заняты.
— Поместимся, что не поместится? — вступил в разговор Псих. — А почему «в кои веки»? Не климат в Златоусте для гостиничного бизнеса?
— Да какой там к демонам климат? — махнул рукой хозяин. — Кто к нам поедет, кому мы нужны? Все развалилось, народ в Миасс толпами бежит. Тамошний мэр в будущее смотрит, а наш — в стакан!
Он раздраженно махнул рукой.
— На весь город одна-единственная моя гостиница осталась — и та вечно полупустая стоит! Это вообще нормально? А тебе так скажу — это приговор!
Он немного успокоился и улыбнулся:
— Ладно, не обращайте внимания, наболело просто. Садитесь к столу, повар уже ушел, но я чайник уже поставил, да и на леднике кое-что осталось. Голодными я вас спать не положу.
— Только мы монахи, — встревоженно предупредил Четвертый. — Нам скоромного нельзя.
— Да я уж в курсе, — хмыкнул Мизгирь. — Чай, не первый год постоялый двор держу, постного тоже найдем. Кстати! Подождите! Мне тут купцы одни проезжие подарочек сделали, по-моему, еще осталось.
Вскоре он вернулся, сияющий, с четырьмя маленькими мисочками.
— Вот, держите! — он быстро расставил комплементы. — Как говорится, от нашего стола — вашему столу. Настоящие, не сомневайтесь!
В каждой мисочке лежало по три финика.
У Жира, впрочем, уже ничего не лежало.
— Ну как так-то? — едва не заплакал он. — Я ведь даже вкуса почувствовать не успел!
И он сунул свой пятак в миску сидящего рядом Психа.
— Псих, братан! Как брата прошу — дай хоть один! Я должен буду, я отдам! Главное — со свистом пролетели, даже по языку не чиркнули! Вообще не почувствовал, вообще ничего!
Псих заржал и пододвинул миску свину:
— Ешь, свинота! Только по одному, а то опять рыдать будешь. Но учти — за каждый скормленный твоей утробе витамин я потребую от тебя множество мелких услуг!
— Все, что ты хочешь, кроме интима! — заверил Жир, набрасываясь на вторую порцию, и Психу показалось, что глаза хозяина как-то странно блеснули.
— Ну где там еда-то? Светка заснула что ли? — посетовал хозяин и встал. — Пойду посмотрю, куда она там пропала.
— Да погоди, это не горит, — остановил его обезьян. — Наоборот, дольше поболтаем, больше аппетит нагуляем. Я вот давно спросить хотел — имя у тебя такое интересное: Мизгирь. Что оно означает-то?
— Это опера такая была, про Снегурочку, — улыбнулся хозяин. — Там одного из главных героев так звали.
— Да про оперу я тоже слышал, — вернул улыбку обезьян. — Берендей, Лель, Мизгирь… Молодого купца так звали, да. А означает оно что?
Но ответить хозяин не успел.
— Х-р-р-р-р… — захрипел Жир и мешком завалился на бок. Из его пасти клочьями повалила коричневая пена.
Псих быстро повернул голову.
Четвертого тоже повело, Тот пока держался, но почти закатившие глаза не оставляли сомнений в его ближайших перспективах.
— Паук, — раздался голос хозяина. — Мое имя означает «паук». Большой ядовитый и очень опасный паук на Руси назывался «мизгирь» или «тенетник».
Хозяин уже стоял в боевой стойке, выставив в сторону обезьяна руку открытой ладонью вперед. Секунда — и из нее в сторону Психа выстрелила толстая паутина.
От первого удара обезьян уклонился перекатом, на ходу выхватывая посох. Но из открывшихся дверей в обеденный зал уже забегали девушки-паучихи. Забегали грамотно, тут же занимая свои места, не перекрывая друг другу сектор обстрела, и изготавливаясь к стрельбе.
«Их восемь. — успел подумать Псих. — Через секунду в воздухе будет не протолкнуться от летящей паутины. Повяжут. Спеленают как колбасу-вязанку».
Мысль он додумывал, уже делая заднее сальто в направлении окна.
Звон разбитого стекла и треск выдавленной рамы раздался одновременно со звуком лопнувшей паутины — Мизгирь все-таки успел заарканить гостя, но его природное лассо перерезали торчавшие осколки стекла.
Девушки в недоумении перевели взгляд на учителя, но Мизгирь уже прыгал «рыбкой» в выбитое Психом окно.
Приземлившись во внутреннем дворике гостиницы на руки, он сделал кувырок, вскочил и крикнул в спину уже подбегавшему к стене обезьяну:
— Стой, Псих! Да стой ты! Выслушай меня!
Обезьян затормозил у стены и повернулся.
— У тебя двадцать секунд, потом я перемахну эту оградку. Это на случай, если ты тянешь время. Так что постарайся сказать что-то интересное, отравитель.
— У нас с тобой пат, Псих, — спокойно сказал паук. — Мы оба проигрываем. Паучий яд смертелен, если я в течении четверти часа не введу противоядия, твоих спутников уже никто не спасет. Даже я сам. Девчонки в комнате караулят их тела, за 15 минут ты ничего не успеешь придумать. Ты уже проиграл.
Обезьян скорчил скептическую рожу, но кивнул:
— Вопрос спорный, но предположим. Продолжай, занятно излагаешь.
Паук кивнул в ответ.
— Ты проиграл, но ты сорвался с крючка. А это уже мой проигрыш. Мне необходимо было зачистить всех, знающих нашу тайну. Если ты уйдешь, смерти остальных окажутся бессмысленными. А помешать тебе уйти я не смогу, я реально оцениваю свои шансы. В итоге мы с тобой, как те два ковбоя из анекдота, просто бесплатно дерьма наедимся.
Обезьян почесался совершенно по-собачьи.
— И чо, как обычно философски интересуются наши с тобой соотечественники?
Паук опять пожал плечами.
— Нам надо разговаривать, Псих. Разговаривать и договариваться. И времени у нас не очень много.
— Ну давай попробуем, — кивнул Псих. — Попробуй для начала объяснить мне — зачем ты так рьяно рвешься зачистить всех свидетелей существования вашей общины? Упреждая напрашивающийся вопрос — сразу объясню, зачем это мне. Разойтись бортами мы с тобой сможем в одном-единственном случае —
