трассы и терялись в бесконечных холмах покрытых зелёными коврами. Когда, в очередной раз, люди вышли там, где не видно было никакого жилья, я подумал, куда идут. И тогда мой, друг ответил на мой вопрос.

— Видишь ли, в прошлом, каждая станица имела предназначение пограничного отряда, и все они строились на определённом расстоянии друг от друга. Как правило, это расстояние определялось десятком километров, именно такое расстояние мог быстро преодолеть конный отряд.

А так как местность холмистая, то, как правило, сама станица располагается в низине между холмов. Там она скрыта от ветров, и есть река, вдоль которой и строились хаты.

Автобус снова поднялся на холм, и стал спускаться в долину. В глубине между двух холмов, лежала укрытая, в тёмной зелени станица. Она тянулась вдоль синей реки, извивающейся, как змея. И пестрила прямоугольными формами огородов, утыкавшихся в усыпанный белыми камнями берег.

Автобус скатился в долину и стал в тени тутового дерева.

Мы вышли, нас встречали. Огромное количество родни, обступили нас со всех сторон. Моего друга передавали из рук в руки. Когда крепкие объятия мужчин и поцелуи женщин, смешанные со слезами, закончились, нас и наши сумки подхватили и доставили домой. Это был большой кирпичный дом с синим забором и голубыми ставнями. Площадка перед домом была залита бетоном, а над этой площадке висели гроздья спелого чёрного винограда.

Слева от дома был домик с маленькими окнами и белыми стенами. Как я потом узнал, это была мазанка. Так называют старые дома. Они строились их глины. Впрочем, об этом стоит рассказать.

Так как природа Кубани не богата строительными лесами, то казаки строили дома из того, чего было много под рукой. А под рукой было много глины и соломы. Они брали глину и солому, добавляли воду и смешивали это всё между собой. Вообще на заготовку самана, так называлась смесь глины, соломы, песка и кизяка, собиралась вся родня. Всё эту смесь замешивали верхом на лошадях. А то и босиком покалено закатав штаны и подняв подолы платьев. После эту смесь заливали в специальные формы и сушили на солнце. Так получались кирпичи. Из них и складывали хату. Обмазывали её, глиной с лошадиным навозом и белили мелом или известью. Крышу делали из соломы, пол мазали глиной смешанной с кизяком. Такая хата имела печь, на которой готовили еду. Летом в хате всегда было прохладно, а зимой тепло. Сегодня же она служила кухней для семьи моего друга. А жили они в новом кирпичном доме. Нас устроили за домом на сеновале.

Было очень хорошо, лежать на свежем сене, укрывшись старым тулупом. И слушать, как рядом квохчут куры, возятся поросята и жуёт свою, жвачку корова. Впрочем я увлёкся и отошёл от того о чём хотел вам рассказать.

После ужина, я решил пройтись по станице. Я шёл по узким кривым улицам, в сторону реки. Возле небольшого двора, на потемневшей от времени, деревянной скамье, сидел молодой армянин. Он был большой с красивыми чёрными глазами, и вьющимися волосами. Сильные руки, свободно лежали на тренировочных штанах. Про таких говорят, первый парень на селе. Он свистнул мне. Я остановился.

— Поди, сюда — Я подошёл — ты кто?

— Кирилл.

— Кирюха, значит. А я Армен. Ты откуда?

— Из Москвы.

— Из Москвы-ы — Он протянул окончание так буд то я с марса — А до кого приехал?

— К Чемирисовым…

— А, до Чемириса… ну садись — Он подвинулся, и я сел — Отдыхать, значит. Ну как там в Москве?

— Хорошо.

— Ну, это хорошо, что хорошо. Кого из звёзд видел?

— Да никого.

— Как никого? А что ты там делаешь?

— Учусь

— На кого?

— На филолога.

— Это, что за зверь?

— Ну, это, тот, кто занимается словом, литературой различных культур и народностей.

— Учитель литературы, что ли?

— Можно и так.

— Уважаю, значит, учителем будешь.

— Да.

— Это хорошо — Он разговаривал со мной как-то, между прочем, без особого интереса. Только потому, что ему скучно.

— А ты, что тут?

— Бабу жду. Сейчас муж её на работу уйдёт, так она и прибежит.

— Прям так, и прибежит?

— Прибежит. Что б ко мне и не прибежала. Ко мне тут все бабы бегают. Достали уже. Кошачье племя.

— А ты скажи, что б ни ходили — Он посмотрел на меня и усмехнулся.

— Молод ты ещё. Небось, и бабы не пробовал? — Он рассмеялся. Раскатисто и свободно, так как гремит весенний гром — Сейчас прийдёт, посмотришь на неё. Бабы они как кошки. Ни стыда, ни совести. Только свадьбу отгуляла, а уже бежит, по земле стелиться. Глаза шалые, бесстыжие, всё отдаст за ласку. Как буд-то магнитом их ко мне тянет.

— А как же мужья? Ведь побить могут? — Он улыбнулся, — вот видишь? — И сжал перед моим носом огромный кулак.

— Уже пробовали, а я им тогда сказал. Что хорошая баба, от хорошего мужика не побежит. А если бегает, значит сами на себя, пусть пеняют.

— Неужели все такие?

— Почти все. Баба ради утоления своей кошачьей страсти на всё готова. Не веришь? Сейчас прийдёт докажу.

Она появилась из темноты, большая, полногрудая, и пышущая жаром. От неё пахло чем-то волнующим и тревожным. Увидев меня, она стала как вкопанная.

— Ну, чё стоишь? Кирюха это, братан мой. Садись — Она села и обвила его руками.

— А ты не говорил, что у тебя брат есть — Она всё ещё с подозрением посматривала на меня.

— Теперь говорю. Студент, с Москвы приехал, отдыхать.

— А он не болтливый?

— Скажу, не будет болтать. А скажу, будет. — Она испуганно посмотрела на него. — Ладно, не бойся. Не скажу. Что запыхалась, бежала?

— Да, он поздно ушёл. Боялась, не дождёшься.

— Ну, и не дождался бы, и чё? Что своего мужика мало?

— Да, ну, его, не видеть бы его совсем.

— Чё ж, не уйдёшь от него, коли так?

— А семья, дом, дети?

— Вот дура баба. А ко мне, зачем бегаешь.

— А то ты не знаешь?

— Вот, он не знает, скажи — Она посмотрела на меня и сказала.

— Известное дело, за любовью.

— А что больше и мужиков в станице нет, кроме меня?

— Есть, да такой как ты один на всю станицу. Ну, что ты меня всё пытаешь? Пойдём в хату, он ненадолго уехал, скоро вернётся.

— А, что не терпится? Что, мокрая уже вся? — И он сунул руку ей под платье — она закатила глаза и задрожала мелкой дрожью.

— Ну, что ты меня мучаешь? Пойдём в хату.

— А, что здесь не