Но история еще не закончилась.

Прошло несколько недель, когда сокурсник упомянул, что в город приезжает партнер из McKinsey, всемирно известной консалтинговой компании, занимающейся вопросами управления. Они хотели занять должность аналитика-стажера, которая сулила обширный опыт работы без отрыва от производства, а это означало, что исследователи из школ Лиги плюща, хотя бы слабо связанные с математикой и компьютерными науками, были идеальными кандидатами. В момент искреннего отчаяния мне показалось, что эта возможность заслуживает внимания.

Конечно, я уже бывал здесь раньше, и было соблазнительно списать это на очередную стычку в давно назревавшем конфликте между моими академическими целями и жизнью в реальном мире. Но на этот раз голос моего внутреннего ученого был иным. Потрясенный последним ударом по здоровью моей матери, он стал менее настойчивым, как будто даже та особая, охраняемая часть меня начала уступать реальности, которую, как я знал, я не мог игнорировать вечно. Отбросив колебания - теперь мне это давалось с обескураживающей легкостью, - я купила наряд, выходящий за рамки моего бюджета, тщательно спрятала бирки под воротником, рассчитывая вернуть его сразу после этого, и договорилась о собеседовании.

Все это выглядело примерно так же неестественно, как я и ожидал, но я не мог игнорировать тот факт, что судьба, похоже, с самого начала была на моей стороне. Это была, пожалуй, моя первая возможность представить себя полноценной личностью вне академического мира, и она наполнила меня убежденностью, которой я обычно не обладал. Конечно, я был бессовестным ботаником, но это было нечто большее: годы борьбы закалили меня, воспитали во мне задиристость, которую у моих товарищей по конкурсу никогда не было причин развивать, а также инстинкт прагматизма, который, как я только сейчас понял, делал меня необычным. Затем произошел почти комичный случай синхронности.

"Мы любим организовывать наши интервью на основе гипотетического бизнес-сценария", - начал представитель McKinsey. "Конечно, никто не ожидает, что вы действительно знаете отрасль, так что рассматривайте это скорее как творческое упражнение, чем что-либо еще. Мы просто пытаемся понять ваши инстинкты. Ну, знаете, аналитическое мышление и все такое".

Достаточно просто, подумал я.

"Я хочу, чтобы вы представили, что вы менеджер в... допустим... индустрии одежды".

Ух ты.

То, что началось как обычная оценка, переросло в неожиданно насыщенную беседу: от моей любви к физике и увлечения тайнами интеллекта до мира продавцов прачечных и моей любительской карьеры руководителя химчистки. Вопреки всему казалось, что все идет... хорошо.

Рекрутер, судя по всему, согласился. Ответ был незамедлительным и агрессивным: в McKinsey решили превратить стажировку в официальное предложение о постоянной должности.

Мои чувства были настолько смешанными, что я не уверен, что они вообще были зарегистрированы. С одной стороны, у меня сводило живот при мысли о том, что я оставляю позади столько - Калтех, Пьетро, Кристофа, Джитендру, моих коллег-студентов, все, что я знал, и, что хуже всего, совершенно космическую возможность реализовать идею, которая казалась мне исторической. Моя Северная звезда. С другой стороны, после того как я столько лет видел, как мои родители живут на грани, и все чаще чувствовал, что они оказались там из-за меня, мне казалось, что с меня наконец-то сняли бремя, настолько гнетущее, что я никогда до конца не осознавал его тяжести. Моя мать отдала все, чтобы я оказался здесь, и теперь, когда я знал, что нужен ей больше всего, я мог наконец отплатить ей. Я сразу же направился домой, готовый поделиться хорошими, как мне казалось, новостями.

"Так ты одеваешься в лабораторию, Фей-Фей?"

Я опустила взгляд на себя. Я забыла, что на мне был наряд для собеседования.

"О, точно", - сказал я с полузадушенным смешком. "Не волнуйтесь, я получил отличную скидку на него", - добавил я, показывая бирки, все еще нетронутые.

"Что происходит?" - спросила она, теперь еще более озадаченная. Жизнь была настолько пустой, что я даже не упомянул родителям о своих планах.

"Мама, нам нужно поговорить".

Я рассказал ей о собеседовании, предложении о работе и обо всем остальном. Я рассказал ей о преимуществах, о начальной зарплате и о том, как они уже подсластили предложение, прежде чем я успел ответить. Я объяснил, что это, по сути, быстрый путь к карьере, которую каждая мать-иммигрантка представляет для своего ребенка. Она вежливо слушала, но еще до того, как я закончил говорить, я увидел на ее лице знакомое выражение.

"Неужели мы снова затеем этот разговор?"

"Мам, я знаю, но послушай..."

"Я знаю свою дочь. Она не консультант по управлению, или как вы там это назвали. Она ученый".

"Подумай о своем здоровье, мама! Подумай о расходах, которые нам предстоят. Как академическая карьера поможет нам..."

"Фей-Фей. Мы проделали такой долгий путь не для того, чтобы ты сдался сейчас".

"Это не сдача! Это работа мечты - карьера, и она может освободить нас от всего этого. Оглянитесь вокруг! Мы трое взрослых людей, живущих в общежитии!"

Я не уверен, что поверил своим словам, но они показались мне правильными. Что бы ни думала о них моя мама, она сделала паузу, возможно, чтобы обдумать их, прежде чем ответить.

"Фей-Фей, ты все время говоришь об этом своем "эгоистичном" путешествии. Как будто наука - это что-то, что вы отнимаете у нас".

"Как я могу не чувствовать этого? Я мог бы зарабатывать на жизнь для всех нас прямо сейчас, и..."

"Ты меня не слышишь. Это никогда не было вашим путешествием. С самого начала это был наш путь. Суждено ли тебе стать ученым, исследователем или кем-то еще, чего я даже не могу себе представить, и заработаешь ли ты когда-нибудь больше, чем гроши, мы всей семьей работали над этим с того момента, как наш самолет сошел со взлетной полосы в Шанхае".

Я не знал, что сказать.

"Я говорю это в последний раз: мы проделали этот путь не для того, чтобы ты сейчас сдался".

Она была права. Она всегда была права. На этот раз, по какой-то причине, я наконец услышал ее. Я больше никогда не буду сомневаться в правильности своего пути.

"Эй, как называется эта порода собак?" спросил я сокурсника из почти пустой лаборатории, пока мы ели обед.

"Какой?"

"Знаешь, она коричнево-белая и... кажется, еще черная... и у нее такие милые висячие ушки. Боже, я совсем забыл его английское название".

Мы размышляли над такими космическими вопросами, на которые отваживаются только