– Не уверен. Но вы будете стараться. И вы будете не одна.

Ружан сунул руку за пазуху и вынул мешочек из багряной замши. Внутри что-то приятно позвякивало, и у Михле зачесались ладони от желания скорее получить деньги. Она спешно кивнула и облизала губы.

– Х-хорошо. Я попробую. А что значит – буду не одна?

Ружан усмехнулся и убрал мешочек.

– Неужели вы думаете, что будущий царь стал бы полагаться на единственную маленькую колдунью? Я соберу столько колдунов, до скольких получится дотянуться. Мне нужна мощь, но даже сильная буря состоит из отдельных снежинок, верно?

– Верно. – Михле опустила голову, и коса скользнула с плеча. Быть одной из снежинок в буре – честь или позор? Но Ружан говорил так, словно действительно собирался помочь заработать многим молодым колдунам. Он выглядел уверенным, и Михле вдруг поняла, что верит ему – разряженному богатому царевичу. Быть может, она пожалеет потом, но сейчас кивнула – более робко, чем хотела.

– То, что вы говорите, – хорошо. Только мне страшно, что из-за моего колдовства может умереть человек.

Михле всхлипнула. Как ни сильна была жажда денег, но всё же на неё накатил ужас – Ружан был похож на того, кто без колебаний убьёт любого человека, который придётся ему не по душе. Она прикрыла глаза. Не этого, не этого она ждала, когда ей предложили послужить колдовством… Одно дело – показывать чудеса в балаганах на потеху публике, ворожить вихри со звериными мордами, а пытаться кого-то убить своими чудесами – это что-то новое, тёмное, страшное, непонятно как осуществимое…

Руки Ружана медленно, будто он сам чего-то боялся, опустились на её плечи. Михле моргнула – царевич смотрел прямо на неё, и она хорошо разглядела его глаза: светло-серые, льдистые, с крупными тёмными крапинками. В Стрейвине считалось, что тот, у кого глаза с крапом, повязан кровью с колдовством, и обучение дастся ему легче других. Но стал бы царевич просить, если бы сам умел ворожить?

– Вы нужны нам, вьюжная зверословка. Нам нужен ваш дар. – Ружан взял руку Михле, зачем-то положил на ладонь платок и слегка надавил большим пальцем – мягким, тёплым. В месте прикосновения зазвенела мелкая дрожь, предвестница колдовства. От кожи поднялись крошечные снежинки. Ружан улыбнулся.

– Видите? Ваше колдовство достаточно сильно, чтобы я мог его узреть. А насчёт человека… Люди умирают, колдунья. Рано или поздно. И бывает, что смерть – милосерднее жизни. Я видел много смертей, и я знаю. Это злой человек. Он ранил девоптицу и похитил её. Я хочу, чтобы он понёс наказание. Скажите, разве преступник недостоин кары?

– Судьбы преступников решают цари, – возразила Михле. – Но злодеяние против девоптицы и правда страшный проступок. Наверное, он заслуживает наказания. И… если я буду не одна, не так уж это и ужасно…

– Всё верно. Вы сделаете правое дело. А насчёт судьбы преступника: я скоро стану царём. И я решил, что он достоин казни. Если вы встретите других колдунов, скажите им вот что. Скажите, что добрый царевич отомстит злому за девоптицу. Скажите, что Алария скоро перестанет быть врагом Стрейвину – молодой царь разрешит старые споры. Пусть все ваши знают. Скажете?

Его голос так ненавязчиво вкрадывался в голову и пленял, что Михле задумалась: а не колдун ли сам царевич? Его мимолётные прикосновения, его убедительные слова обнимали мягким покрывалом, и казалось, что нет ни злых вьюг за окном, ни затянувшейся зимы, которой конца и края не видно, а у самой Михле – полный ларец золота.

Монета за щекой вдруг ощутилась тяжёлой и горячей. Но горячее было желание умножить богатство.

– Конечно скажу. Мне будет приятно иметь с вами дело, Ружан Радимович.

* * *

Ивлад скакал во весь опор, мелькали посадские улочки и заснеженные пустыри, несколько раз ему даже показалось, что встречные стрельцы собирают погоню, но этого не случилось. Нежата и Вьюга скакали следом, и Ивлад был им благодарен.

Он обогнул город с восточной стороны и постоянно задирал голову, высматривал Литу. Но огненный след на деревьях быстро погас, да и отсюда нельзя было разглядеть то место, куда устремилась девоптица. Оставалось полагаться на память и своё чутьё.

Там, впереди, был перелесок: в детстве слуги водили туда Ивлада и Нежату собирать землянику, а Домир, Ружан и Рагдай учились сражаться на деревянных мечах. Зимой посадские крестьяне ходили в лесок за хворостом и лапником, но валить деревья не решались: сосны просматривались из дворцовых окон, и царю, когда он был здоровее, нравилось смотреть, как по утрам солнце заливает верхушки деревьев.

– Лита! – Не выдержал царевич. – Ли-ита!

Конь понёс его по санному пути, огибающему перелесок. Снег тут смёрзся прочным настом, но ломался под копытами. Ивлад пустил Ветра в обход дороги, прямо под деревья. Здесь снежный покров был тоньше и виднелись чьи-то следы: кажется, по меньшей мере двое всадников совсем недавно заезжали зачем-то в лес. Беспокойство стучало в висках, кипятилось в крови. Вдруг за Литой приходили? Вдруг он уже опоздал?

Кусты и деревья мешали Ветру скакать дальше, и Ивлад соскочил на землю, загребая снег сапогами. Нежата и Вьюга тоже спешились.

– Ивлад, куда ты? – позвала тревожно сестра.

Царевич поднял руку, прося помолчать. Ему показалось, что он что-то услышал…

В один миг всё переменилось: лес залил золотой свет, словно жидкий мёд брызнул на заснеженные ветви, согревая всё вокруг. Воздух расчертили золотые нити, как солнечные лучи, и Ивлад замер, стоя по колени в снегу, выпрямил спину, будто ушли холод и усталость. Он улыбнулся и выдохнул:

– Слышите? Поёт!

Нежата выглядела растерянной, а Вьюга хмурился и косился по сторонам, настороженно глядя исподлобья.

– Не слышим, но что-то изменилось, – сказала Нежата.

– Девоптица, – подтвердил Вьюга. – Где-то близко. Идём.

Колдун взял Нежату за руку и отодвинул плечом Ивлада, пробираясь вперёд. Снег под его посохом расходился в стороны, образуя вытоптанную тропинку, и скоро Ивлад, нетерпеливо выглянув из-за спины Вьюги, увидел настоящее чудо.

Лита сидела на поваленном стволе, окружённая золотыми лучами. Свет будто исходил из неё, из груди и шеи, разливался по округе, окрашивая снег в искристо-медовый цвет. Ивлад кинулся к ней: в голове звенела сладостная мелодия, и сердце стучало в такт.

– Осторожно! – предупредил Вьюга.

От его голоса в мыслях стало яснее. Ивлад остановился, моргнул и едва не ахнул. Рядом с Литой сидела ещё одна девоптица – кажется, он видел её в тот день, когда Ружан привязал его в лесу. Тут же, не обращая внимания на глубокий снег, на коленях стоял Домир, подняв умиротворённое, будто сонное лицо к девоптицам.

Вьюга остановил Ивлада рукой и пошёл дальше один. Поклонившись, колдун остановился на почтительном расстоянии, но встал так, чтобы Ивлад понял: не лезь вперёд. Царевич растерянно смотрел то на Домира, то на Литу, то на девоптицу с тёмными перьями и не понимал, что ему делать.