Шрифт:
Закладка:
17 июня 1936 года, половина второго пополудни. Теперь он может с точностью до минуты рассчитать время своего появления в 1973 году.
Он медленно вернулся к машине, с трудом переставляя дрожащие от усталости ноги, и включил проектор. Снаружи все стало серым — в последний раз.
1973 год.
Мартин Саундерс вышел из машины. Там, в Бронтофоре, машину перемещали в пространстве, и теперь она оказалась за пределами дома Макферсона — посреди склона холма, на котором стоял неуклюжий старый дом.
За спиной неожиданно полыхнула беззвучная вспышка. Саундерс резко обернулся и увидел, как машина превратилась сначала в расплавленный металл, потом в газ, который на мгновение вспыхнул — и исчез.
Наверное, боги встроили в нее устройство самоуничтожения. Им не хотелось, чтобы техника будущего попала в двадцатый век.
Но они зря опасались, думал Саундерс, медленно шагая к вершине холма по мокрой от дождя траве. Слишком много повидал он войн и ужасов, чтобы передать людям знания, к которым они не готовы. Ему, Еве и Макферсону придется скрыть историю его путешествия по окружности времени — иначе люди получат способ возвращаться в прошлое и уничтожат барьер, мешающий им использовать машину времени для убийств и угнетения. Вторая Империя и философия Мечтателя находятся еще очень далеко в будущем.
Саундерс шагал вперед. После всего увиденного в будущем, после необъятности космоса холм казался ему странно нереальным. Наверное, он не сможет полностью прийти в себя и прожить оставшиеся годы так, словно ничего не произошло.
Таури… Ее светлое любимое лицо всплыло перед его мысленным взором, а в дуновении прохладного влажного ветерка, пошевелившего его волосы, словно сильные и нежные руки Таури, ему послышался ее шепот.
«Прощай, — шепнул он в бесконечность времени, — Прощай, любимая».
Он неторопливо поднялся по ступенькам и вошел в дом. Им еще предстоит оплакать Сэма. А потом он тщательно составит отчет, займется любимой работой и проживет до конца дней своих с нежной, доброй и прелестной подругой — пусть даже она и не Таури. Чего еще можно пожелать простому смертному?
Он вошел в комнату и улыбнулся Еве и Макферсону.
— Привет, — сказал он. — Кажется, я рановато вернулся.
Перевод с английского А. Волнова
РАССКАЗЫ
Конец пути
«Счет от врача… Боли в груди… Наверное, ничего страшного… Возможно, от расстройства… Вчерашний обед… Кажется, Одри была рада меня видеть… Хотя, откуда мне знать… Может, попробовать выяснить… Но каким-же идиотом я буду выглядеть, если она…»
«Болван… Некоторых вообще близко нельзя подпускать к машинам… так, все в порядке, едем дальше… Не зря экзаменатор остался мною доволен… Я до сих пор еще ни разу не попал в аварию… Но, если честно — до сих пор боюсь ездить сам, особенно когда вокруг автобусы… Теперь прямо, на третьей скорости… пешеход в зеленой шляпе… Черт, опять проехал на красный свет…»
Можно сказать, что за пятнадцать лет он к этому почти привык.
Сейчас, идя по улице, он без труда мог думать о своем, а посторонние голоса звучали в мозгу еле заметным шумом. Конечно, время, от времени приходилось несладко, череп иной раз просто раскалывался от дикого визга.
Нормана Кейна привела сюда любовь к девушке, которую он никогда раньше не встречал и даже не видел. Сейчас, стоя на перекрестке в ожидании зеленого сигнала светофора, глядя на проносящиеся мимо автомобили, он желтыми от никотина пальцами машинально извлек из пачки очередную сигарету.
Наступил вечер. Половина пятого. Час пик. Обдавая все и вся ненавистью, огромное множество нервных систем двигалось к дому.
Может, стоило остаться в этом баре на Сан Пабло. Там так уютно: прохладный полумрак, дружелюбный полусонный разум бармена… Он без труда подавлял назойливые шумы сидевшей неподалеку чем-то раздраженной женщины…
…Нет, не лучше… Когда нервы настолько закалены шумом большого города, окружающую грязь как-то не замечаешь.
Странно, подумал он, до чего же, порой, мерзкое нутро у тех кто так безупречно вежлив и обходителен в быту. Находясь в обществе, они ведут себя безукоризненно, однако в глубине души… Не стоит думать об этом, лучше просто забыть. Во всяком случае здесь, в Беркли, лучше чем в Сан-Франциско или Окленде. Похоже, чем крупнее город, тем больше в нем зла; зла, таящегося в трех сантиметрах под лобной костью. А в Нью-Йорке вообще невозможно находиться.
Неподалеку от Кейна, явно кого-то поджидая, одиноко стоял незнакомый парень. По тротуару шла девушка. Симпатичная. Хорошая фигура. Длинные желтоватые волосы. Кейн лениво настроился на нее… так, так, у нее есть своя квартирка… она долго ее подыскивала… уступчивый управляющий. В голове юноши заметались распутные мысли. Когда она прошла мимо, он долго смотрел ей вслед… Взглядом самца.
Жаль — подумал Кейн — им было бы хорошо вместе. Он переключился на свои проблемы. Он ничего не имел против искреннего влечения людей друг к другу — во всяком случае, его разум относился к этому безразлично; сложность заключалась в другом: ужасно трудно бороться с внутренним, подсознательным пуританизмом. Господи, ну как будучи телепатом, сохранить в себе хоть каплю стыдливости. Частная жизнь людей, безусловно, их личное дело, если, конечно, она не лезет тебе в душу.
Вся беда в том, подумал он, что они причиняют мне боль, а я даже не могу им об этом сказать. Ведь они же просто разорвут меня на куски. Правительству (и, особенно, военным) не нужен человек, способный читать их мысли и секреты. Но их замешанная на страхе отчаяния ярость в сравнении со слепой ненавистью обывателя (того, кто в повседневной жизни выступает как внимательный муж, заботливый отец, хороший работник, искренний патриот) — показалась бы лишь невнятным бормотанием обиженного ребенка. Нет ничего страшнее гнева обывателя, мелкие грешки которого вдруг выплыли на поверхность…
Загорелся зеленый свет, и Кейн ступил на мостовую. Погода стояла ясная — в этой местности времена года не слишком отличались друг от друга;