— А это кто? — задал сам себе вопрос Елагин и пристально всмотрелся в зрительную трубу.

В человеке, который был так же бородат, но сильно меньше остальных аборигенов, Иван Фомич узнал одного из матросов пакетбота «Япония» Федьку Сапина. Этот балагур и забияка был довольно известной личностью в Охотске, славился своей силой и ухватками подлого боя. Также он был вестовым от команды пакетбота, уже считавшегося потерянным.

— Федьку доставьте мне! — скомандовал капитан и пошел переодеваться.

Если утром было довольно прохладно и Елагин надел на себя плотный шерстяной сюртук, то днем солнце стало изрядно палить, и командующий, больше привыкший к морозной погоде, ощущал дискомфорт. А в ближайшее время возможности переодеться может и не быть, уж больно интересными могут быть сведения, которые ему поведает Федька Сапин.

Через полтора часа Сапин уже рассказывал о собственных приключениях, не забывая, впрочем, говорить и о судьбе всей команды.

Пакетбот «Япония» благополучно, встретив по пути только один кратковременный шторм, прибыл к берегам острова Кунашир. Два дня корабль с чуть меньше че

ходимость высадки была продиктована еще и тем, что на корабле зацвела вода. Кто был виновен в этом, уже не было смысла разбираться, пока корабль не прибудет обратно в Охотск, но ситуация казалась почти катастрофической.

Команда из десяти казаков, которые первыми и ступили за землю острова Кунашир, сразу же натолкнулась на местных жителей. Контакт прошел вполне себе неплохо, если не считать языковой проблемы. Но те люди, которые хотят договориться, сделают это и при помощи жестов.

Команда пакетбота «Япония» не спешила в полном составе пройтись по каменистым берегам Кунашира, были опасения у Ильичева, что местные жители могли и заманивать пришлых в ловушку. Однако время шло, торговля ладилась просто великолепно, когда за железный нож можно было дня три кормить всю команду, чувство опасности притуплялось.

Через месяц Ильичев сам высадился на берег и сразу же попал в засаду… Нет, никто на него не нападал, но местные аборигены ждали, пока начальник странных пришлых людей, у которых борода, если и растет, то чесана и стрижена, придет, наконец, в гости. Вот и окружили Степана Григорьевича да повели в поселение. Казаки, как и плутонг солдат, следовали за командиром, но не проявляли особой тревоги, они уже были у айнов, именно так и звался этот народ, так что русские были привычные к проявлениям эмоций у туземцев.

Поселение айнов казалось неким экскурсом в глубокое прошлое. Сложенные из вертикально поставленных палок или тонких бревен жилища, один большой дом, где жил старейшина общины, да небольшие загоны для скота. Елагин сразу же приметил, что железо у аборигенов есть, но оно все равно в большой цене, если судить по торговым операциям. Так что? Делают железо, но мало? Или… Елагин предположил, что именно это «или». Есть те, кто торгует железом с этими людьми, кроме русских мореплавателей.

А потом, когда командующий был в гостях и всячески обласкан айну (те даже женщину Ильичеву предлагали, но капитан отказался, ибо устрашился обмазанных в черную сажу губ девушки) началась повальная паника. Айну, которых жило в поселении не более семидесяти человек, стали разбегаться в разные стороны.

Причина паники стала ясна минут через пятнадцать, когда к окраине поселения вышел отряд воинственного вида из человек пятидесяти.

Ильичев хотел было отступить и скрыться. Влезать в местные расклады капитан посчитал неправильным. Однако в первой же атаке пришлых безбородых воинов был убит один из русских солдат, что побудило к сопротивлению. Тогда русские и айны, которые увидели возможности пришлых людей, одержали победу.

Уже к вечеру община изъявила желание присягнуть русской императрице, увидев в пришлых защитниках силу, способную переломить ход войны. Да, айны воевали, они восстали против засилья японского клана Мацуи, которые вели себя с жителями острова Эдзо как завоеватели.

Были случаи отравления айну, когда японцы в «знак примирения» предлагали сдобренное ядом саке [используются некоторые данные из истории Менаси-Кунаширского восстания айнов 1789 года]. Тогда умерли пять старейшин, остальные же роды подняли восстание и разгромили только что образованное поселение клана Мацуи.

Прошел уже год с начала той войны, в которой погиб Ильичев, а командование взял на себя мичман Егоров Иван Васильевич. Резвятся казаки, обучая охотников айну своим премудростям и нападая на японские отряды, укрепляются поселения туземцев, организовываются караулы и дозоры. Уже разгромлено два отряда карателей, а всего убито до двух сотен японцев. Потери же айну еще больше, подходят к тысяче человек.

Что касается пакетбота, то это именно он дал свой последний и решительный бой две недели назад, когда разбил шесть японских джонок с десантом. Сам же русский корабль был взят на абордаж, в ходе которого Ильичев, приказав оставшимся в живых прыгать в воду, подорвал остатки порохового заряда.

— Вот дела!!! — Елагин почесал затылок.

Это была его привычка, от которой капитан избавлялся с самого детства, но в моменты больших переживаний руки Ивана Фомича непроизвольно тянулись к затылку. Выглядело это глупо, по-мужицки, но после такого рассказа Елагину было все равно, как он выглядит.

— И у айну уже есть бумага о верноподданничестве государыне? — спросил капитан Сапина.

— Да, Ваше Высокоблагородие! — четко ответил ранее матрос, а сейчас командир маленького партизанского отряда борцов за независимость.

— Ну вы, братцы, и начудили! — Елагин покачал головой.

— Капитан говорил, что мы, русские, иначе не можем. Негоже отступать из-за первой же опасности! — несколько торжественно сказал матрос.

— Что делать-то? — спросил капитан и, видя, что Сапин не собирается давать советы вышестоящему начальству, добавил: — Да говори уже, как видишь выход из положения!

— Ваше Высокоблагородие, так Вы и есть выход. Ну куда там японам тем справиться с цельным линкором, да и фрегатом. У нас уже и пороху нет, а то иначе война бы шла. Прибывал в середине лета знатный японец, предлагал откупиться от нас да оставить себе Кунашир, а Эдзо [Хоккайдо], значит, им отдать. Может и на иное пойти, мы условились встретиться опосля. А то, тать такая, силой нам грозил! Так это его кораблики и потопили.

— Вот что! — уже приняв решение, Елагин даже повеселел. — С Японией у нас соглашений нет, а они напали на русских моряков. Посему мы в праве своем. Окромя этого, айны уже российские подданные, тако же империя своих людишек защищать должна. Побуду я тут пару месяцев, построим остроги, пушки поставим, вдоль берегов Японии прогуляемся, глядишь — и Эдзо русским островом станет. А тут зело добро поставить и порт, и верфи. Лесу маловато, да найдем, где дерево.

Почти семьсот человек, не считая оставленных на вахте, высадились на берег, и закипела стройка, по всем законам современной фортификации. Казаки пошли пошалить к японским базам, что еще оставались на острове, иные стали еще более усердно обучать подлым приемам боя уже новых русских подданных. Таких странных, волосатых… А их женщины, если только не уродуют себя черными красками на лице, могут быть очень даже пригожими.

*………*………*

Петербург

22 октября 1751 года

Марфа Егорьевна была ни жива ни мертва. Сильная женщина, она, оказывается, не столь твердо стояла на ногах, чтобы пережить потерю своего мужа. Еще тогда, как Петр Иванович был только лишь пажом при Петре Великом, Марфа томно вздыхала от вида статного красавца. Может, он не был столь пригож и ростом не вышел, но для нее Петр Шувалов был всем.

Женщина прощала все измены, знала, что он вернется, он всегда возвращался. Она прощала ему и порой оскорбительное поведение, и даже прямую брань. И сейчас она не могла надышаться, не хотела есть, не получалось выспаться. Только когда сам организм резко отключался от трех-четырехдневного бдения, она спала. С едой становилось чуть полегче. Пищу принимать получалось, но лишь тогда, когда Марфа думала о мести.

После того, как Марфа Егорьевна узнала о смерти своего любимого, женщина прекрасно поняла, что ее жизнь сейчас — лишь недоразумение, которое